уже ограбили, вывезли лучшія статуи и колонны, оно боится, чтобы туристъ не унесъ подъ полою кусочка аитичнаго мрамора. Это напомнило мнѣ, какъ мельникъ Крылова пугалъ куръ, которыя приходили пить къ прорвавшейся плотинѣ.
Мы вошли, и я остановился въ изумленіи. Передо мной была бѣлая мраморная лѣстница неописанной красоты. Величественно стояли наверху шесть іоническпхъ колониъ, составляющихъ выходы на площадку, и къ этому чудному портику, между двумя стѣнами взносились бѣлыя мраморныя ступени лѣстницы, передъ которой падаютъ въ прахъ всѣ стюковые входы лондонскаго парламента и луврскаго дворца. Это были Пропилеи. Я не могъ дать себѣ отчета, что меня поразило здѣсь. Ужъ конечно не колоссальность! Я помню, какое непріятное впечатлѣніе произвела на меня знаменитая лѣстница въ Одессѣ, которая ведетъ съ моря на бульваръ: съ одного взгляда на нее сердце сжимается при мысли, какъ тяжело отшагать по всѣмъ этимъ ступенями, чтобы добраться наверхъ. Здѣсь это не приходило въ голову. Лѣстница поднимается съ такой видимой легкостью, что кажется вы не будете идти но ней, а подниметесь сами собою. Въ ней точно какая-то притягательная сила, которая манитъ войти на нее.
— Тутъ, вѣроятно, какая-нибудь архитектурная тайна! — сказалъ Куманудисъ, когда мы любовались Пропилеями.
— Да что-же за тайна въ расположены ступень?
— А можетъ-быть такая-же, какія открыты теперь въ самомъ Акрополѣ: вы сей-часъ увидите.
Мы поднялись по лѣстницѣ и вышли на площадку. Я осмотрѣлся. Къ самымъ Пропилеямъ справа примыкаетъ храмъ Безкрылой-Побѣды, слѣва Пинакотека; а за ними по одну сторону подымается колоннада Партенона, по другую храмъ Эрехтея. Съ перваго взгляда удивленіе смѣшалось у меня съ какимъ-то чувствомъ обманутаго ожиданія: мнѣ казалось, что я нашелъ тутъ что-то не такъ, какъ воображалъ, что здѣсь что-то противорѣчило общимъ понятіямъ
