взглянулъ черезъ парапетъ. Подъ самой стѣною тянулась грязная улица, обставленная рядомъ закопченныхъ лачугъ, передъ которыми гнѣздились кузнецы и слесаря, какъ черные тараканы въ смрадной щели. У одной избушки стоялъ мой Папатоли; онъ замѣтилъ меня и знаками приглашалъ сойти. По витой лѣстницѣ я спустился на улицу и у входа встрѣтялъ своего проводника. Онъ былъ очень встревоженъ.
— Что съ вами случилось? спросилъ я,
— Вы совсѣмъ меня не жалѣете, отвѣчалъ онъ. — Какъ-же можно ходить въ мечеть безъ позволенія: вѣдь имамы не пускаютъ сегодня ни за-какія деньги.
— Я и даромъ посмотрѣлъ.
— Что-ясе вы со мной-то дѣлаете? Собака я что-ли? Вѣдь я одной вѣры съ вами... одной-ли, скажите ради Бога?
— Положимъ такъ, да чего вы испугались! Еслибъ со мной что-нибудь случилось, — вамъ-то что за бѣда!
— Какъ что? Вы русскій, васъ не тронутъ; а я вѣдь беззащитный рая, меня могутъ палками отдуть.
— За что-же? Вѣдь вы не водили меня въ мечеть: я самъ пошелъ.
— Станутъ они слушать мои оправданія! я какъ увидѣлъ васъ въ джами, меня такъ сюда и сбросило... Да гдѣ-же у васъ были сапоги?
— Совсѣмъ забылъ снять.
— Въ сапогахъ ходили!... Какъ-же это они васъ не задержали! Ослѣпли что-ли они, собаки!... Въ сапогахъ! вотъ чудо-то!
— Ну, послѣ подивитесь; пойдемте-ка пить кофе.
Мы зашли въ ближнюю кофейню. За трубкою Папатоли началъ приходить въ себя, но все еще подозрительно осматривался, какъ-будто опасаясь, чтобы кто-нибудь и здѣсь не схватилъ его за мою прогулку въ Сулейманіе. Въ дверяхъ онъ вѣжливо посторонился передъ грязными собаками. Но когда мы сходили по пустой улицѣ къ пристани, чтобы сѣсть въ каикъ, онъ закричалъ съ одушевлеиіемъ: «въ сапогахъ и
