ходить, турки подняли головы, черногорцы сняли мохнатыя бурки.
При закатѣ солнца мусульмане разостлали на палубѣ небольшіе коврики, опустились но одиночкѣ на колѣна лицемъ къ юго-востоку и закачались направо и налѣво, шевеля губами и поминутно открывая и закрывая глаза. Османъ покачивался на-ряду съ другими и хлопалъ утомленными глазами; даже Мустафа въ передней части парохода набожно сидѣлъ на корточкахъ, не думая объ отчаянномъ положенін своихъ шальваръ. Черезъ часъ все магометанское общество разговлялось уже своими дорожными припасами или дымило трубки.
Я снова обрекалъ себя на безсонную ночь, ради Геллеспонта и Троады. Если-бы мнѣ и не удалось отдохнуть днемъ, то едва-ли я рѣшился-бы теперь покинуть палубу. Мѣсяцъ и звѣзды свѣтили такъ ярко, что берега видны были даже съ ихъ красками. Послѣдніе остатки волненія ходили какъ-будто нарочно для того, чтобъ наполнить море трепетнымъ сверканьемъ золотистаго отраженія мѣсяца. Турки не спали, празднуя ночь рамазана.
Въ полночь прошли мы Тенедосъ, который стоитъ, какъ часовой, при входѣ въ Дарданеллы. Направо потянулся берегъ Троады, озолоченный свѣтомъ мѣсяца. Передъ нами была земля, какъ говорить—помнится—Гете, самой природою созданная для славы. Кто изъ насъ на школьной скамьѣ не бродилъ мысленно по этому берегу, не мчался вмѣстѣ съ Ахилломъ вокругъ стѣнъ Иліона, не плакалъ здѣсь съ старикомъ Пріамомъ надъ трупомъ Гектора! Вотъ этотъ берегъ съ своими неумирающими воспоминаніями. Я не сводилъ съ него глазъ. При свѣтѣ мѣсяца выгибалась темная линія низменнаго прибрежья. На немъ видны были два черныя пятнушка: это курганы надъ баснословными могилами Ахилла и Патрокла. За ними мелькалъ огонекъ, заженный вѣроятно какимъ-ннбудь пастухомъ на изсохшемъ руслѣ Скамандра. Въ дали шатромъ подымалась «сѣдая Ида». Я не мечтатель,
