Вотъ видишь ли, скажу тваей миласти, былъ адинъ священникъ бяднѣющій, пребяднѣющій. Приходъ ли у нево былъ больна[1] малый, али какъ тебѣ сказать, правду молвить: што иное, толька, слышъ, все малился Богу, кабы въ достаткѣ-та быть пасправнѣе. Вотъ онъ все малился, ды малился, день и ночь малился, и Николу миласливава прасилъ все, кабы справица. Анъ нѣтъ—лихъ! не даетъ Богъ ему счастья. Вотъ онъ пашолъ изъ дому, куды глаза глядятъ: шолъ-шолъ, все шолъ, и увидалъ онъ; возля дароги сидятъ двоя съ сумками, какъ и онъ пѣшіе—ну, знашъ, присѣли атдахнуть. Адинъ-атъ, малодинькай съ бароткай, а другой-ятъ сѣдинькай старичокъ. Адинъ-атъ, знашъ, былъ самъ Христосъ, а другой-ятъ Никола миласливай. Вотъ онъ абрадовался, патшолъ къ нимъ и гаваритъ: „ну, братцы! вы, какъ и я-же, пѣшкомъ идете; кто вы дискать таковы?“ Ани ему сказали: „мы
- ↑ Очень.
Вот видишь ли, скажу тваей миласти, был адин священник бяднеющий, пребяднеющий. Приход ли у нево был больна[1] малый, али как тебе сказать, правду молвить: што иное, толька, слыш, всё малился Богу, кабы в достатке-та быть пасправнее. Вот он всё малился, ды малился, день и ночь малился, и Николу миласливава прасил всё, кабы справица. Ан нет — лих! не дает Бог ему счастья. Вот он пашол из дому, куды глаза глядят: шёл-шёл, всё шёл, и увидал он; возля дароги сидят двоя с сумками, как и он пешие — ну, знаш, присели атдахнуть. Адин-ат, малодинькай с бароткай, а другой-ят сединькай старичок. Адин-ат, знаш, был сам Христос, а другой-ят Никола миласливай. Вот он абрадовался, патшол к ним и гаварит: «ну, братцы! вы, как и я же, пешком идете; кто вы дискать таковы?» Ани ему сказали: «мы
- ↑ Очень.
