пилъ одинъ стаканъ, и самъ не знаетъ, отъ чего вдругъ повеселѣлъ; а чортъ ужь другой ему подставляетъ. Выпилъ и другой, и третій, и забылъ про свое спасеніе: наѣлся скоромнаго и блудъ сотворилъ. „Пойдемъ теперь воровать! говоритъ нечистой. За-одно ужь грѣшить; семь бѣдъ—одинъ отвѣтъ!“ Пошли ночью въ деревню, залѣзли въ кладовую, и ну забирать что̀ по̀дъ руку попало. Чортъ нарочно какъ застучитъ: такого грохоту надѣлалъ, что хозяева проснулись, тотчасъ схватили старика и посадили его въ тюрьму. А чортъ въ ту-жъ минуту невѣдомо куда пропалъ. На утро собрался народъ и присудилъ повѣсить вора: „этихъ старцевъ жалѣть нечего; они не Богу молятся, а только наровятъ въ клѣть забраться!“ Привели вора на базарную площадь, встащили на висѣлицу и накинули петлю на шею; вдругъ откуда ни взялся нечистой, сталъ къ нему подъ ноги и началъ его поддерживать. „Что, спрашиваетъ, небось испугался?“—Какъ не испугаться! говоритъ старецъ; смерть моя приходитъ. „А ну, посмотри: не увидишь ли чего?“—Вижу: обозъ идетъ. „А великъ?“—Да такъ великъ, что одинъ конецъ ужь давно проѣхалъ, а другого еще и не видать! „Съ чѣмъ обозъ?“—Со старыми, дырявыми лаптями. „Это, братъ, тѣ самые лапти, что мы оттоптали въ трудахъ и хлопотахъ, чтобы какъ-нибудь тебя
пил один стакан, и сам не знает, отчего вдруг повеселел; а чёрт уж другой ему подставляет. Выпил и другой, и третий, и забыл про свое спасение: наелся скоромного и блуд сотворил. «Пойдем теперь воровать! говорит нечистой. Заодно уж грешить; семь бед — один ответ!» Пошли ночью в деревню, залезли в кладовую, и ну забирать что́ по́д руку попало. Чёрт нарочно как застучит: такого грохоту наделал, что хозяева проснулись, тотчас схватили старика и посадили его в тюрьму. А чёрт в ту ж минуту неведомо куда пропал. Наутро собрался народ и присудил повесить вора: «этих старцев жалеть нечего; они не Богу молятся, а только наровят в клеть забраться!» Привели вора на базарную площадь, встащили на виселицу и накинули петлю на шею; вдруг откуда ни взялся нечистой, стал к нему под ноги и начал его поддерживать. «Что, спрашивает, небось испугался?» — Как не испугаться! говорит старец; смерть моя приходит. «А ну, посмотри: не увидишь ли чего?» — Вижу: обоз идет. «А велик?» — Да так велик, что один конец уж давно проехал, а другого еще и не видать! «С чем обоз?» — Со старыми, дырявыми лаптями. «Это, брат, те самые лапти, что мы оттоптали в трудах и хлопотах, чтобы как-нибудь тебя
