Начало этой любопытной легенды заимствовано изъ „притчи о тѣлѣ человѣческомъ, и о душѣ, и о воскресеніи мертвыхъ“. Притча эта встрѣчается во многихъ рукописныхъ прологахъ XIII, XIV, XV и XVI столѣтій и между сочиненіями Кирилла Туровскаго, который передаетъ ее въ болѣе распространенномъ изложеніи (см. Рукописи графа А. С. Уварова, томъ 2, стр. XLVI—LI, 137—141). Конечно, отсюда она перешла въ народныя сказанія, и это служитъ новымъ свидѣтельствомъ того вліянія, какое оказывала книжная литература на устную. Для сличенія приводимъ здѣсь самую притчу:
„Человѣкъ нѣкто добра рода насади виноградъ, и оплотомъ огради, и отходя въ домъ отча своего: „кого, рече, створю стража дому моему и притяжанію? Аще бо поставлю сдѣ отъ предстатель моихъ, то потеряютъ мой трудъ. Но сиче створю: поставлю стража хромча и слѣпча, да аще кто хоще украсти отъ врагъ моихъ въ виноградѣ, слѣпець чюеть, а хромець видитъ; аще кто отъ сего
Начало этой любопытной легенды заимствовано из «притчи о теле человеческом, и о душе, и о воскресении мертвых». Притча эта встречается во многих рукописных прологах XIII, XIV, XV и XVI столетий и между сочинениями Кирилла Туровского, который передает ее в более распространенном изложении (см. Рукописи графа А. С. Уварова, том 2, стр. XLVI—LI, 137—141). Конечно, отсюда она перешла в народные сказания, и это служит новым свидетельством того влияния, какое оказывала книжная литература на устную. Для сличения приводим здесь самую притчу:
«Человек некто добра рода насади виноград, и оплотом огради, и отходя в дом отча своего: «кого, рече, створю стража дому моему и притяжанию? Аще бо поставлю сде от предстатель моих, то потеряют мой труд. Но сиче створю: поставлю стража хромча и слепча, да аще кто хоще украсти от враг моих в винограде, слепець чюеть, а хромець видит; аще кто от сего
