всякая мерзость. Показалъ и опять затворилъ сундуки и заперъ ихъ накрѣпко. Царь еще пуще разгнѣвался, и спрашиваетъ у царевича Евстафія: „что это за насмѣшку ты дѣлаешь?“—„Государь батюшка! говоритъ царевичъ; ты здѣсь съ боярами, вели оцѣнить сундуки-то, чего они стоятъ?“ Вотъ бояре серебреной сундукъ оцѣнили дорого, золотой того дороже, а на деревянной и смотрѣть не хотятъ. Евстафій-царевичъ говоритъ: „отомкните-ка теперь сундуки, и посмотрите что въ нихъ!“ Вотъ отомкнули золотой сундукъ, а тамъ змѣи, лягушки и всякая срамота; посмотрѣли въ серебреной—и здѣсь тоже; открыли деревянной, а въ немъ ростутъ древа съ плодами и листвіемъ, испускаютъ отъ себя духи сладкіе, а посреди стоитъ церковь съ оградою. Изумился царь и не велѣлъ казнить царевича Евстафія.—(Записана въ Саратовской губерніи. Изъ собранія В. И. Даля).
всякая мерзость. Показал и опять затворил сундуки и запер их накрепко. Царь еще пуще разгневался, и спрашивает у царевича Евстафия: «что это за насмешку ты делаешь?» — «Государь батюшка! говорит царевич; ты здесь с боярами, вели оценить сундуки-то, чего они стоят?» Вот бояре серебреной сундук оценили дорого, золотой того дороже, а на деревянной и смотреть не хотят. Евстафий-царевич говорит: «отомкните-ка теперь сундуки, и посмотрите что в них!» Вот отомкнули золотой сундук, а там змеи, лягушки и всякая срамота; посмотрели в серебреной — и здесь тоже; открыли деревянной, а в нём растут древа с плодами и листвием, испускают от себя духи сладкие, а посреди стоит церковь с оградою. Изумился царь и не велел казнить царевича Евстафия. — (Записана в Саратовской губернии. Из собрания В. И. Даля).
