Съ той поры не сталъ народъ помирать: рожаться—рожается, а не помираетъ! Вотъ прошло много лѣтъ, солдатъ все торбы не снимаетъ. И случилось ему идти по городу. Идетъ, а на встрѣчу ему эдакая древняя старушка: въ которую сторону подуетъ вѣтеръ, въ ту сторону и валится. „Вишь какая старуха! сказалъ солдатъ; чай, давно ужь помирать пора!“—Да, батюшка! отвѣчаетъ старушка, мнѣ давно помереть пора,—еще въ тое время, какъ посадилъ ты Смерть въ торбу, оставалось всего житья моего на бѣломъ свѣтѣ одинъ только часъ. Я бы и рада на покой, да безъ Смерти земля не примаетъ, и тебѣ, служивой, за это отъ Бога непрощеный грѣхъ! вѣдь ни одна душа на свѣтѣ такъ же, какъ я, мучится!—Вотъ солдатъ и сталъ думать: „видно, надобно выпустить Смерть-та; ужь пускай уморитъ меня… И безъ того на мнѣ грѣховъ много; такъ лучше теперь, пока еще силенъ, отмучаюсь на томъ свѣтѣ; а какъ сдѣлаюсь крѣпко-старъ, тогда хуже будетъ мучиться“. Собрался и пошелъ въ Брянскіе лѣса. Подходитъ къ осинѣ и видитъ: виситъ торба высоко-высоко и качаетъ ее вѣтромъ въ разны стороны. „А что, Смерть, жива?“ спрашиваетъ солдатъ. Она изъ торбы едва голосъ подаетъ: „жива, батюшка!“ Снялъ солдатъ торбу, развязалъ и выпустилъ Смерть, и самъ легъ на кровать,
С той поры не стал народ помирать: рожаться — рожается, а не помирает! Вот прошло много лет, солдат всё торбы не снимает. И случилось ему идти по городу. Идет, а навстречу ему эдакая древняя старушка: в которую сторону подует ветер, в ту сторону и валится. «Вишь какая старуха! сказал солдат; чай, давно уж помирать пора!» — Да, батюшка! отвечает старушка, мне давно помереть пора, — еще в тое время, как посадил ты Смерть в торбу, оставалось всего житья моего на белом свете один только час. Я бы и рада на покой, да без Смерти земля не примает, и тебе, служивой, за это от Бога непрощеный грех! ведь ни одна душа на свете так же, как я, мучится! — Вот солдат и стал думать: «видно, надобно выпустить Смерть-та; уж пускай уморит меня… И без того на мне грехов много; так лучше теперь, пока еще силен, отмучаюсь на том свете; а как сделаюсь крепко-стар, тогда хуже будет мучиться». Собрался и пошел в Брянские леса. Подходит к осине и видит: висит торба высоко-высоко и качает ее ветром в разны стороны. «А что, Смерть, жива?» спрашивает солдат. Она из торбы едва голос подает: «жива, батюшка!» Снял солдат торбу, развязал и выпустил Смерть, и сам лег на кровать,
