Када-та адна баба ни пачла[1] матушку Пятницу и учла (начала) прядиво мыкать да вертѣть. Прапряла она да абѣда, и вдругъ сонъ на нее нашолъ—такой магучай сонъ! Уснула ана, вдругъ атварилась дверь и входитъ, вишь, матушка Пятница въ-очью всѣмъ, въ бѣломъ шушунѣ[2], да сердитая такая! и шмых(г)ъ пряма къ бабѣ, ще пряла-та. Набрала въ горсть кастрики съ пола, какая атлятала-та атъ мочекъ[3], и ну пасыпать ей глаза, и ну пасыпать! пасыпала да и была такава: паминай какъ звали! Ничаго и ня молвила, сярдешная. Та баба какъ праснулась, такъ и взвыла благимъ матамъ атъ глазъ, и ни вѣдая, атъ чаго ани забалѣли. Другія (бабы) сидя(тъ) въ ужасьи и учали вапить: „ухъ ты, акаянная! заслужила казнь лютую атъ матушки Пятницы“—и сказали ей все, ще было. Та баба слушала-слушала и ну пра-
- ↑ Не почтила.
- ↑ Женская одежда (Опытъ обл. великор. словаря, стр. 269).
- ↑ Мочка—прядь льна или поскони (ibidem, стр. 117).
Када-та адна баба ни пачла[1] матушку Пятницу и учла (начала) прядиво мыкать да вертеть. Прапряла она да абеда, и вдруг сон на нее нашёл — такой магучай сон! Уснула ана, вдруг атварилась дверь и входит, вишь, матушка Пятница в-очью всем, в белом шушуне[2], да сердитая такая! и шмых(г)ъ пряма к бабе, ще пряла-та. Набрала в горсть кастрики с пола, какая атлятала-та ат мочек[3], и ну пасыпать ей глаза, и ну пасыпать! пасыпала да и была такава: паминай как звали! Ничего и ня молвила, сярдешная. Та баба как праснулась, так и взвыла благим матам ат глаз, и ни ведая, ат чего ани забалели. Другие (бабы) сидя(т) в ужасьи и учали вапить: «ух ты, акаянная! заслужила казнь лютую ат матушки Пятницы» — и сказали ей всё, ще было. Та баба слушала-слушала и ну пра-