цыганъ на дорогу, и опять повстрѣчалъ Егорія: ѣдетъ онъ къ Богу за приказомъ. Цыганъ и проситъ: „доложи де про меня!“—Хорошо, сказалъ Егорій—и опять позабылъ. Вышелъ цыганъ и въ третій разъ на дорогу, увидалъ Егорія и снова проситъ: „скажи де про меня Богу!“—Хорошо, скажу. „Да ты, пожалуй, забудешь?“—Нѣтъ, не забуду. Только цыганъ не вѣритъ: „дай, говоритъ, мнѣ твое золотое стремено̀ (стремя) я подержу, пока ты назадъ вернешься; а безъ того ты опять позабудешь“. Егорій отвязалъ золотое стремено̀, отдалъ цыгану, а самъ объ одномъ стременѣ поѣхалъ дальше. Пріѣхалъ къ Богу и сталъ спрашивать: чѣмъ кому жить, чѣмъ промышлять? Получилъ приказъ и хотѣлъ было назадъ ѣхать; только сталъ на лошадь садиться, глянулъ на стремено̀ и вспомнилъ про цыгана. Воротился къ Богу и говоритъ: „попался мнѣ еще на дорогѣ цыганъ и наказалъ спросить: чѣмъ ему питаться?“—А цыгану, говоритъ Господь, то и промыселъ, коли у кого что̀ возьметъ да утаитъ; его дѣло обмануть да выбожить! Сѣлъ Егорій на коня и пріѣхалъ къ цыгану: „ну, правду ты, цыганъ, сказывалъ! колибъ не́ взялъ ты стремено̀, совсѣмъ бы забылъ про тебя“.—То-то и есть! сказалъ цыганъ; теперь по вѣкъ меня не забудешь, какъ только глянешь на стремено̀—сейчасъ меня помянешь. Ну, что Гос-
цыган на дорогу, и опять повстречал Егория: едет он к Богу за приказом. Цыган и просит: «доложи де про меня!» — Хорошо, сказал Егорий — и опять позабыл. Вышел цыган и в третий раз на дорогу, увидал Егория и снова просит: «скажи де про меня Богу!» — Хорошо, скажу. «Да ты, пожалуй, забудешь?» — Нет, не забуду. Только цыган не верит: «дай, говорит, мне твое золотое стремено́ (стремя) я подержу, пока ты назад вернешься; а без того ты опять позабудешь». Егорий отвязал золотое стремено́, отдал цыгану, а сам об одном стремене поехал дальше. Приехал к Богу и стал спрашивать: чем кому жить, чем промышлять? Получил приказ и хотел было назад ехать; только стал на лошадь садиться, глянул на стремено́ и вспомнил про цыгана. Воротился к Богу и говорит: «попался мне еще на дороге цыган и наказал спросить: чем ему питаться?» — А цыгану, говорит Господь, то и промысел, коли у кого что́ возьмет да утаит; его дело обмануть да выбожить! Сел Егорий на коня и приехал к цыгану: «ну, правду ты, цыган, сказывал! колиб не́ взял ты стремено́, совсем бы забыл про тебя». — То-то и есть! сказал цыган; теперь по век меня не забудешь, как только глянешь на стремено́ — сейчас меня помянешь. Ну, что Гос-
