можетъ имѣть этотъ вновь открытый источникъ человѣческаго творчества. Вскорѣ однако настало отрезвленіе, и отрезвленіе, которое было слѣдствіемъ полной невозможности освоиться въ этомъ новомъ мірѣ. Мы еще не понимали языка, а уже захотѣли проникнуть въ самую сущность поэзіи и мышленія! И вотъ Гете, который писалъ когда-то:
Если все, что влечетъ и чаруетъ, жажду въ насъ утоляетъ, питаетъ,
Землю и весь небосклонъ, хочешь выразить въ звукѣ одномъ,
Я тебѣ назову Сакунталу — этимъ словомъ сказано все;
онъ, когда-то не погнушавшійся вдохновиться индусскимъ творчествомъ для своего собственнаго, лучшаго поэтическаго произведенія, теперь, смущенный и растерянный, спрашиваетъ, возможно ли вообще процвѣтаніе поэзіи «при ея столкновеніи съ темнѣйшей изъ философій и чудовищнѣйшей изъ религій».
Довольно обратить вниманіе на первыя наши попытки ознакомиться съ ядромъ индусскаго міровоззрѣнія, съ Упанишадаки, чтобы понять, что такимъ путемъ никогда не могла быть выполнена никакая культурная, гуманистическая задача. Анкетиль Дюперронъ первый, какъ сказано выше, издалъ въ 1802 году сборникъ Упанишадъ въ томъ именно латинскомъ переводѣ, который онъ сдѣлалъ съ персидскаго перевода оригинальнаго текста. Ужъ отъ одного этого двойного перетолкованія должны были вкрасться неточности, тѣмъ болѣе, что первый переводъ производился безъ точнаго знанія индусскаго умозрѣнія, а второй и совсѣмъ безъ всякаго его разумѣнія.
может иметь этот вновь открытый источник человеческого творчества. Вскоре однако настало отрезвление, и отрезвление, которое было следствием полной невозможности освоиться в этом новом мире. Мы еще не понимали языка, а уже захотели проникнуть в самую сущность поэзии и мышления! И вот Гете, который писал когда-то:
Если всё, что влечет и чарует, жажду в нас утоляет, питает,
Землю и весь небосклон, хочешь выразить в звуке одном,
Я тебе назову Сакунталу — этим словом сказано всё;
он, когда-то не погнушавшийся вдохновиться индусским творчеством для своего собственного, лучшего поэтического произведения, теперь, смущенный и растерянный, спрашивает, возможно ли вообще процветание поэзии «при её столкновении с темнейшей из философий и чудовищнейшей из религий».
Довольно обратить внимание на первые наши попытки ознакомиться с ядром индусского мировоззрения, с Упанишадаки, чтобы понять, что таким путем никогда не могла быть выполнена никакая культурная, гуманистическая задача. Анкетиль Дюперрон первый, как сказано выше, издал в 1802 году сборник Упанишад в том именно латинском переводе, который он сделал с персидского перевода оригинального текста. Уж от одного этого двойного перетолкования должны были вкрасться неточности, тем более, что первый перевод производился без точного знания индусского умозрения, а второй и совсем без всякого его разумения.
