ставляется тем более правильным, что права эти и не могут собственно быть характеризуемы, как право собственности на вещи телесные, а представляются, по объяснению как Кавелина (Права и обязан., стр. 35), так и большинства наших цивилистов вообще, как Спасовича (Права автор., стр. 34) и Думашевского (Свод, т. I, стр. 35—36) по отношению собственно прав авторов на их литературные произведения, а Победоносцева (Курс гр. пр., изд. 4, т. I, стр. 644, 664 и 669), Шершеневича (Авторское право, стр. 72—74), Миллера в его статье „Музыкальная собственность“ (Жур. гр. и уг. пр., 1886 г., кн. I, стр. 42) и Цитовича (Учеб. тор. пр., т. I, стр. 183—184) по отношению всех этих прав, правами исключительного пользования, или правами на исключительное воспроизведение авторами литературных, музыкальных и художественных произведений их творений. Только по мнению из наших цивилистов Табашникова права авторов на их литературные произведения должны быть характеризуемы, как право собственности на телесные вещи (Литератур. собст. стр. 166—174); между тем как по мнению одного уже из наших прежних цивилистов, профессора Куницына в его статье „Право собственности по определению его в Своде Законов“, право собственности и у нас, подобно тому, как и по праву римскому, может быть относимо только к вещам телесным, вследствие чего, право литературной, музыкальной и художественной собственности может быть признаваемо только за подобие или аналогию действительного права собственности (Жур. Мин. Юст., 1866 г., кн. 3, стр. 447—448). Замечание это представляется как нельзя более основательным и может служить еще одним из аргументов в подкрепление взгляда тех из наших цивилистов, которые видят сущность авторских прав в исключительном праве пользования со стороны авторов их произведениями, и признание какового значения за ними должно служить основанием тому заключению, что права эти действительно могут быть рассматриваемы как res incorporales и как таковые могут быть относимы, как объекты гражданских прав, к категории не вещей телесных, но бестелесных. Что именно в таком значении должны быть принимаемы эти права, как объекты прав гражданских, то доказательством этому не могут не служить также как те сделки, предметом которых они могут быть, так равно и последствия перехода их по праву наследования, вследствие того, что они как предмет первых, так и при осуществлении последних, являясь не более как только срочными правами пользования, представляются, очевидно, и в обороте, как объекты прав, вещами бестелесными — res incorporales.
О возможности отнесения, затем, других вещных прав, представляющихся отдельными правомочиями, входящими в состав права собственности, но выделенных из него, к категории вещей бестелесных, как объектов, могущих иметь особую оборотность от самого права собственности в целом его составе, никто уже из наших цивилистов не упоминает, несмотря на то, что подкрепления тому заключению, что права эти и у нас могут являться особыми объектами прав, можно найти во многих постановлениях нашего закона. Только Умов, основываясь на 514 и 535 ст. X т. утверждает, что по нашему закону должно считаться допустимым отчуждение как возмездными, так и безмездными способами, или посредством дарения, не только самых имуществ, но и отдельных прав на них, как прав в чужой вещи, напр., права пользования, или какого-либо права участия частного (Дарение, стр. 191), каковым утверждением он, очевидно, хотя inplicite, но признает возможным, принимать эти права по нашему закону в значении res incorporales, как особые объекты прав, отдельные от права собственности на вещи, могущие подлежать и оборотности особо от последнего. И в самом деле, по 514 ст.
