стр. 35). Отнесение этих прав к категории вещей бестелесных представляется вполне правильным; но дело в том, что и таким расширением объем и содержание этой категории вещей далеко еще не исчерпываются. Шире в этом отношении представляется взгляд Морошкина, так как из высказанного им положения о том, что предметом владения могут быть не только вещи, но и права, как, напр., права различных угодий в чужом имуществе (О владении, стр. 158), не может быть не выведено то заключение, что, по его мнению, и эти права, как могущие быть предметом особого владения, должны быть принимаемы также в значении res incorporales. Из того обстоятельства, что Сперанский в вышеприведенном месте записки его относит эти последние права к имуществам наличным, а не долговым, никоим образом не может быть выводимо, конечно, то заключение, чтобы через такое отнесение их к категории наличных имуществ они могли, вопреки их природе, как нереальные предметы обратиться в реальные, а следует только то заключение, что эти права, как не обязательственные, не суть только долговые. На самом деле, из 514 и 535 ст. X т., по которым в случаях отделения собственником владения или пользования в его имуществе и передачи их другому лицу, владение или пользование признаются особыми правами, подлежащими в известных пределах особой оборотности, независимой от права собственности на имущество, не может быть не выведено то заключение, что и вообще права владения и пользования и, притом, одинаково как в случаях нахождения их в руках собственника имущества, так и в руках другого лица, когда они представляются у него правами в чужом имуществе, ввиду их особенности и независимости от права собственности, также должны быть признаваемы за особые имущества в значении res incorporales. Оборотным отчасти должно быть признано, затем, и наследственное право, вследствие того, что в силу 1255 ст. X т., наследники властны принять наследство или отречься от него; а если так, то в конце концов нельзя не признать, что и по нашему закону к категории вещей res incorporales должны быть относимы почти все те же права, которые были относимы к этой категории правом римским. Ввиду этого обстоятельства, не может не быть очевидным, что не только не следует с отрицанием относиться к коренному разделению имуществ римского права на имущества телесные и бестелесные, но что оно, напротив, вполне может быть установлено и по соображении постановлений нашего закона о различного рода имуществах. Шершеневич о возможности у нас этого разделения вещей ничего не говорит; по мнению же Васьковского в нашем законодательстве этого разделения вещей хотя и нет, но зато в нем есть почти одинаковое с ним разделение имуществ на наличные и долговые, которое, впрочем, не имеет будто бы никакого практического значения (Учеб. гр. пр., вып. 1, стр. 77). По мнению Гамбарова, высказанному им в его статье „Вещь“, напротив, представляется необходимым в видах практических потребностей принять и у нас разделение вещей на телесные и бестелесные, предложенное правом римским (Словарь юридич. и общест. наук т. 1, стр. 1785).
Что касается, далее, определения понятия тех и других вещей, то легальное определение их правом римским представляется до такой степени примитивным и поверхностным, что Барон предлагает, как указано выше, определять собственно вещь телесную как ограниченную в пространстве часть природы, не обладающую волей; а особого определения понятия вещей бестелесной он не предлагает, вследствие того, конечно, что в таком определении нет и надобности, ввиду отнесения к этой категории вещей прав, определение которых содержится уже в ранее данном им определении права в смысле субъективном. В самом
