заключение, что всякое имущество, находящееся у нас налицо, как принадлежащее нам не на праве обязательственном, на основании которого нам принадлежит право на имущества долговые, должно принадлежать ни на каком ином праве, как только на праве вещном, вследствие того, что только на основании того или другого из этих прав принадлежность имущества и представляется возможной. Также и по мнению Мейера, принятие в нашем законодательстве, под влиянием права римского, разделения имуществ на наличные и долговые сводится собственно к разделению прав на вещные и чужие действия; но такое разделение, по мнению Мейера, в нашем законодательстве не имеет никакого практического значения и, кроме того, отличается непоследовательностью. Напоминает оно, по мнению Мейера, также известное со времени римского права разделение вещей на вещи телесные — res corporales, как физические вещи, подлежащие или праву собственности лица, или же какому-либо праву его, будучи чужими вещами, и вещи отвлеченные — res incorporales, как чужие действия. К категории последних вещей, по мнению Мейера, ни в каком случае, однако же, не следует относить самые права, как, напр., различные права в чужой вещи, права обязательственные, наследственные и проч., как это делают римские юристы, на том основании, что отнесение самых прав к объектам прав ведет будто бы к тому абсурдному положению, по которому приходится признавать, напр., право на право на вещь, или право на право на чужое действие, — результат, по мнению Мейера, невозможный (Рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 126—128). Наконец, и по мнению Победоносцева, принятое в нашем законодательстве разделение имуществ на наличные и долговые проведено в нем не с надлежащей последовательностью и во всяком случае не совпадает с системой разделения прав на вещные и обязательственные (Курс рус. гр. пр., изд. 2, т. I, стр. 29). Нельзя, кажется, не признать на самом деле, что разделение это ни в каком случае не может служить основанием к установлению разделения прав у нас на права вещные и обязательственные, на том основании, что разделением этим означается только различие в самых имуществах, как объектах права, напоминающее, как справедливо замечает Мейер, разделение имуществ на res corporales и res incorporales права римского и только; если же может быть у нас установлено разделение прав на вещные и обязательственные, то никак не по соображении этого разделения, а скорее по соображении различия в существе прав собственно на вещи, как на имущества, и прав по обязательствам, как прав на чужие действия, вытекающего из определений нашего закона, относящихся до тех и других прав. Сам Сперанский, вводя в свод законов постановления о разделении имуществ на наличные и долговые, быть может, и имел в виду разделением этим установить в системе нашего права разделение прав на вещные и обязательственные, но дело в том, что помещением этих постановлений в самом своде законов в разделе о разных родах имуществ, в котором об этом разделении трактуется наряду с другими разделениями имуществ на движимые, недвижимые, родовые, благоприобретенные и проч., Сперанский на самом деле разделением этим указал только на различие имуществ с их объективной стороны, напоминающее разделение их на res corporales и res incorporales, установленное правом римским, таким образом, что к разряду имуществ наличных должны быть относимы собственно различные вещи, а к разряду имуществ долговых — различные права по обязательствам, что̀ доказывается еще тем, что последние имущества, кроме того причислены правилом 402 ст. Х т. также к имуществам движимым. Хотя Мейер считает возможным относить чужие действия, как res incorporales, к объектам прав, каковое заключение
132
ПРАВО В СМЫСЛЕ СУБЪЕКТИВНОМ ИЛИ ПРАВОМОЧИЯ.
