законов“, утверждая, что объектом, как права собственности, так и владения по нашим законам могут быть только вещи телесные — движимые, или недвижимые, но не права, вследствие того, что понятие владения правами или quasi-possessio нашему законодательству неизвестно (Журн. Мин. Юст. 1866 г., кн. 3, стр. 447). Попов, в вышеприведенной статье его, также утверждает, что римская идея quasi-посессии русскому праву совершенно неизвестна; но при этом Попов, мне кажется, совершенно ошибочно утверждает, что наше законодательство, взамен римской quasi-посессии, развило идею производного или отдельного владения (Журн. Гр. и Уг. Пр. 1874 года, кн. 4, стр. 129). Ошибочным это положение кажется мне потому, что между правами отдельного владения в том виде, как они известны нашему своду, и quasi-посессией нет ничего общего, вследствие чего, они ни в каком случае и не могут служить заменой римской quasi-посессии. Победоносцев относительно занимающего нас вопроса выражается крайне неопределительно. Так, в главе „владение правами“, упомянув сперва, что вопрос о владении правами еще не выяснился вполне ни в теории, ни в положительных законодательствах, и изложив затем постановления иностранных законодательств по этому предмету, ничего не говорит о том — известен ли этот институт нашему праву; но в других местах, говоря об узуфрукте, Победоносцев признает, что наше законодательство, когда речь идет об отдельном праве пользования, не определяет существенных свойств его и не устанавливает ему точных пределов, из чего возможно заключить, что и Победоносцев также как бы не усматривает quasi-посессии в нашем законе, хотя и в другом месте, говоря о владении, он утверждает, что по нашему закону владение должно быть понимаемо в обширном смысле, и что понятие это должно быть относимо и к арендному владению (Курс гр. пр., изд. 2, т. 1, стр. 163, 194 и 197). Лучшим, по моему мнению, однако же, доказательством тому, что нашему законодательству не только неизвестен институт владения правами, но что оно даже не допускает вовсе quasi-посессии в том виде, в каком институт этот является в римском праве и в позднейших западноевропейских законодательствах, то обстоятельство, что наше законодательство (560 ст. X т. 1 ч.) не допускает приобретения права пользования, которое есть не что иное, как это мы видели несколько выше, как право на владение, о котором говорится в 514 ст. X т. I ч., по давности, в чем согласны и все наши цивилисты, как, напр., Неволин (Собр. соч., т. 4, стр. 400), Мейер (Курс гр. пр., изд. 2, т. 2, стр. 106), Победоносцев (Курс гр. пр., изд. 2, т. 1, стр. 174), Любавский (Юридич. моногр., т. 1, стр. 153) и судебная практика (реш. сената 1872 года, № 1306 и 1873 года, № 1305); между тем — как те иностранные законодательства, которые усвоили институт владения правами, как, напр., французское (code civ., art. 690) и итальянское (art. 629), допускают, вместе с тем, и возможность приобретения этих прав или прав пользования давностью владения. Если же наше законодательство quasi-посессии вовсе не знает, то каким образом может идти речь о защите, посредством иска о восстановлении нарушенного владения, такого владения, которое ему не только совершенно неизвестно, но которого оно даже не допускает?
Но, кроме этого аргумента, указывающего на невозможность защиты посредством посессорных исков прав, о которых говорится в 514 ст. X т. I ч., возможно указать еще и другие доказательства в подтверждение этого положения, для чего мы обратимся к тем статьям X т. I ч., которые помещены в отделении „о праве владения и пользования, отдельном от права собственности“, на которые собственно опираются и последователи
