пени дурно и неразборчиво, что его нет никакой возможности прочитать? Что касается последнего случая, то его, мне кажется, совершенно правильно разрешает Малинин, который утверждает, что в случае подачи прошения, или представления при нем копий приложений, написанных дурно и неудобочтимо, прошение должно быть оставляемо без движения, впредь до исправления истцом этого упущения (Убеждение судьи, стр. 126). Подобное основание оставления прошения без движения в правиле 269 ст. не указано; напротив, основание это скорее даже может быть усмотрено в правиле 266 ст., предписывающей возвращать прошения, между прочим, в случае неуказания истцом в прошении, что̀ он просит, если только правилу этой статьи давать хотя сколько-нибудь распространительное значение, потому что в случае подачи такого прошения, которое прочитать невозможно, действительно невозможно определить и то, что̀ истец просит или отыскивает. Но, так как, рассматриваемый случай тем не менее прямо в 266 ст. не предусмотрен, как основание возвращения прошения, то я и вполне согласен с Малининым в том, что по отношению прошения неудобочтимого скорее должна быть принята мера более слабая, т. е. что оно должно подлежать только оставлению без движения, но не возвращению. Применение этой меры в случае представления при прошении только неразборчиво написанных копий является тем более справедливой, что такого рода упущение скорее может быть подведено под действие правила 269 ст., так как, представление неразборчиво написанных копий может быть ближе всего приравнено непредставлению копий, по каковой причине прошение, в силу правила этой статьи, подлежит именно оставлению без движения. Подача прошения, написанного на каком-либо языке иностранном, напротив, должна быть поражена, по моему мнению, безусловной недействительностью, т. е. такое прошение должно быть возвращаемо, на том основании, что по закону все производство в русских судебных установлениях должно быть ведено на языке отечественном, вследствие чего, и прошение, писанное на иностранном языке, перед нашим судом может иметь лишь значение белого листа бумаги, не более. Написание прошения не на каком-либо языке иностранном, но на каком-либо наречии русского языка, напр., белорусском, или малороссийском, или просто простонародном, но только русским алфавитом, а также написание прошения не на целом листе бумаги, или написание его карандашом, но только разборчиво, напротив, не должно сопровождаться никакими последствиями, на том простом основании, что написание прошения такими способами и подача его в таком виде законом не воспрещены.
Кроме того, по поводу правил 266 и 269 ст. возникает, по моему мнению, еще один небезынтересный вопрос о том, каковы должны быть последствия несоблюдения этих статей председателем суда, или, лучше сказать, какая судьба ожидает прошение в том случае, если председатель суда, вместо возвращения или оставления без движения прошения по основаниям, указанным в этих статьях, даст ход ему, и что̀ суд должен будет делать с таким прошением, когда оно дойдет до рассмотрения его. В некоторых случаях, указанных в 266 ст., напр., в случае неуказания в прошении ответчика, председатель будет, конечно, поставлен, так сказать, в физическую невозможность дать ход такому прошению, по невозможности вызова ответчика; но, в некоторых случаях, как, напр., в случае неуказания истцом, что̀ он просит или отыскивает, прошению может быть дан ход. В отношении последствий несоблюдения председателем правил указанных статей, мне кажется, необходимо различать, подлежало ли прошение возвращению, или только оставлению без движения. В первом случае, если бы дошло до суда такое прошение, в кото-
