Все только что приведенные основания возвращения прошения нельзя не признать вполне правильными, потому что все эти основания имеют отношение к соблюдению необходимых и существенных принадлежностей прошения, без включения которых прошение совершенно утрачивает характер прошения искового. Понятно, что если в прошении вовсе не указано, чего истец просит, в каком размере истец что-либо отыскивает (цена иска), или против кого он предъявляет свои требования, прошение его не будет заключать в себе самых существенных и необходимых элементов всякого иска, как определенного требования, вытекающего из известного юридического отношения, связывающего истца с определенным лицом, ответчиком. „Требования неопределенные не составляют иска, и, потому, в этих случаях прошение не признается за иск“, говорят мотивы, приведенные под 266 ст. (2 изд. госуд. канц., стр. 147). После такого рассуждения об основаниях возвращения прошения странным кажется включение в 266 ст. пятого пункта, в силу которого прошение подлежит возвращению, если в нем помещены укорительные выражения. Во-первых, слова „укорительные выражения“ вполне неопределительны и общи, и, потому, могут подать повод к учащению случаев возвращения прошения, под тем предлогом, что в нем помещены укорительные выражения. Какие укорительные выражения и против кого направленные, против ли того суда, в который прошение подается, или другого какого-либо установления, или, наконец, против ответчика, могут служить основанием к возвращению прошения? Мне кажется, что на факт помещения в прошении укорительных выражений, против кого бы то ни было, можно только смотреть, как на проступок, подлежащий преследованию в уголовном порядке, не более; но, чтобы это обстоятельство служило основанием возвращения прошения, повторяю, что это более, чем странно. Во всяком случае, под понятие „укорительные выражения“ должны быть подведены только такие оскорбительные выражения, направленные или против правительственных установлений, а стало быть и того суда, в который прошение подается, или против ответчика, которые уголовным законом признаются за выражения обидные и наказуемые. Этот повод возвращения прошения и по мнению наших профессоров Малышева (Курс гражд. суд., изд. 2, т. I, стр. 262) и Окольского (О состязательном процессе по уставу граж. суд. Журн. гражд. и угол. пр., 1880 г., кн. 2, стр. 192) представляется аномалией в новом уставе, а включение в него подобного постановления объясняется ими совершенно основательно влиянием наших прежних законов о судопроизводстве гражданском, из которых постановление 5-го пункта разбираемой статьи и действительно представляется заимствованным. По мнению Малышева, поводом к возвращению прошения может служить помещение в нем только таких слов, которые заключают в себе неприличное ругательство, или которые все равно уголовным законом признаются за выражения обидные и наказуемые (Курс гр. суд., изд. 2, т. I, стр. 262). Наконец, по поводу правила 266 ст. я должен еще сказать, что прошение должно подлежать возвращению по причинам, в этой статье указанным, и в том случае, когда прошение подается несколькими лицами, хотя бы упущение, влекущее возвращение прошения, относилось до одного из них, как, напр., в том случае, если некоторые истцы действуют сами за себя, а один из них действует как поверенный за другое лицо, и не представляет при общем исковом прошении доверенности на возбуждение иска. Это на том основании, что возвращение прошения есть нераздельное процессуальное действие; так как, и в самом деле не может быть одно и то же прошение в одно и то же время частью принято, а частью возвращено.
Рассмотревши основания непринятия прошения, я обращусь к толко-
