дение наследников“, также может возбудить недоумение в том отношении, следует ли разуметь под этим выражением вступление наследников во владение наследством добровольное, или, лучше сказать, внесудебное, фактическое, или же следует разуметь вступление во владение по определению суда о вводе во владение. По нашим законам, утверждение в правах наследства необязательно (1408 ст. устава), а следовательно, необязателен и ввод во владение наследственным имуществом, потому что последний может последовать не иначе, как по предварительному определению суда об утверждении в правах наследства, и, именно, на основании этого определения и наследники, по нашим законам (1261 ст. X т. 1 ч.), могут принять наследство, или вступить фактически во владение им и без всякого судебного определения; поэтому, под выражением 215 ст. „вступивших во владение наследников“ следует понимать именно простое, фактическое вступление наследников во владение наследством, или просто принятие ими наследства, а никак не вступление во владение на основании судебного определения о вводе во владение. Такое толкование последнего выражения 215 ст. подкрепляется еще и тем противоположением двух понятий, которое можно усмотреть в самом выражении статьи, в словах: „признанных или вступивших во владение“, или, выражаясь точнее, утвержденных в правах наследства, или вступивших во владение. Ясно, что выражение „утвержденных в правах наследства“ приравнивается вступлению во владение, или юридическое основание приравнивается фактическому. Если же бы и в последнем основании также видеть основание юридическое, то первое основание было бы невозможно, или излишне: невозможно потому, что было бы недостаточным основанием (перед требованием ввода во владение, конечно, одно утверждение в правах наследства недостаточно), а излишне потому, что пред вводом во владение требуется непременно утверждение в правах наследства, вследствие чего, и следует прийти к тому окончательному заключению, что под выражением „вступление во владение“ должно разуметь не что иное, как принятие наследства посредством фактического вступления во владение наследством.
Наконец, правило 215 ст., допускающее возможность предъявления исков к лицу умершего собственника, представляет одно очень важное затруднение, хотя затруднение это и не касается собственно подсудности. Затруднение это состоит в определении того, кто же должен собственно отвечать по иску, предъявленному к умершему, когда еще нет в виду признанных, или вступивших во владение наследников. Известно, что никакое спорное судопроизводство немыслимо без участия в процессе непременно двух сторон — истца и ответчика, и наш устав в 4 ст. предписывает разрешать дела не иначе, как по выслушании объяснения противной стороны; между тем у нас не назначаются, для заведования непринятым еще наследством, особые кураторы, как это делается во Франции и Италии, которые уполномочиваются искать и отвечать на суде за умершего собственника. Назначаемые по нашему уставу хранители описанного при принятии охранительных мер имущества не уполномочены законом ни на что более, как только на охранение имущества. Единственным лицом, способным, по нашим законам, отвечать на суде за умершего собственника, должен быть признан, как это объяснил сенат (реш. 1877 года, № 284), только опекун, о немедленном назначении которого истец, но объяснению сената (реш. 1878 года, № 290), и обязан просить, где следует, применяясь к правилу 960 ст. устава. Хотя, с другой стороны, и нельзя не заметить, что и вопрос о праве опекунов отвечать за умерших может быть спорным, ввиду постановления 19 ст. устава, в силу которой опекуны признаются имеющими право искать и отвечать на суде
