Всѣ принимали участіе въ общемъ разговорѣ, кромѣ Кити и Левина. Сначала, когда говорилось о вліяніи, которое имѣетъ одинъ народъ на другой, Левину невольно приходило въ голову то, что онъ имѣлъ сказать по этому предмету; но мысли эти, прежде для него очень важныя, какъ бы во снѣ мелькали въ его головѣ и не имѣли для него теперь ни малѣйшаго интереса. Ему даже странно казалось, зачѣмъ они такъ стараются говорить о томъ, что́ никому не нужно. Для Кити точно такъ же, казалось, должно бы быть интересно то, что они говорили о правахъ и образованіи женщинъ. Сколько разъ она думала объ этомъ, вспоминая о своей заграничной пріятельницѣ Варенькѣ, о ея тяжелой зависимости, сколько разъ думала про себя, что́ съ ней самой будетъ, если она не выйдетъ замужъ, и сколько разъ спорила объ этомъ съ сестрой! Но теперь это нисколько не интересовало ее. У нихъ шелъ свой разговоръ съ Левинымъ, и не разговоръ, а какое-то таинственное общеніе, которое съ каждою минутой все ближе связывало ихъ и производило въ обоихъ чувство радостнаго страха передъ тѣмъ неизвѣстнымъ, въ которое они вступали.
Сначала Левинъ, на вопросъ Кити о томъ, какъ онъ могъ видѣть ее прошлаго года въ каретѣ, разсказалъ ей, какъ онъ шелъ съ покоса по большой дорогѣ и встрѣтилъ ее.
— Это было рано-рано утромъ. Вы вѣрно только проснулись. Maman ваша спала въ своемъ уголкѣ. Чудное утро было. Я иду и думаю: кто это четверней въ каретѣ? Славная четверка съ бубенчиками, и на мгновеніе вы мелькнули, и вижу я въ окно, вы сидите вотъ такъ и обѣими руками держите завязки чепчика и о чемъ-то ужасно задумались, — говорилъ онъ улыбаясь. — Какъ бы я желалъ знать, о чемъ вы тогда думали. О важномъ?
„Не была ли растрепана?“ подумала она, но, увидавъ восторженную улыбку, которую вызывали въ его воспоминаніи эти
