спокойные періоды. Но хлопоты и безпокойства эти были для Дарьи Александровны единственнымъ возможнымъ счастьемъ. Если бы не было этого, она бы оставалась одна со своими мыслями о мужѣ, который не любилъ ея. Но, кромѣ того, какъ ни тяжелы были для матери страхъ болѣзней, самыя болѣзни и горе въ виду признаковъ дурныхъ наклонностей въ дѣтяхъ, — сами дѣти выплачивали ей уже теперь мелкими радостями за ея горести. Радости эти были такъ мелки, что онѣ незамѣтны были, какъ золото въ пескѣ, и въ дурныя минуты она видѣла однѣ горести, одинъ песокъ; но были и хорошія минуты, когда она видѣла однѣ радости, одно золото.
Теперь, въ уединеніи деревни, она чаще и чаще стала сознавать эти радости. Часто, глядя на нихъ, она дѣлала всевозможные усилія, чтобъ убѣдить себя, что она заблуждается, что она, какъ мать, пристрастна къ своимъ дѣтямъ; все-таки она не могла не говорить себѣ, что у нея прелестныя дѣти, всѣ шестеро, все въ разныхъ родахъ, но такія, какія рѣдко бываютъ, — и была счастлива ими и гордилась ими.
Въ концѣ мая, когда уже все болѣе или менѣе устроилось, она получила отвѣтъ мужа на свои жалобы о деревенскихъ неустройствахъ. Онъ писалъ ей, прося прощенія въ томъ, что не обдумалъ всего, и обѣщалъ пріѣхать при первой возможности. Возможность эта не представилась, и до начала іюня Дарья Александровна жила одна въ деревнѣ.
Петровками, въ воскресенье, Дарья Александровна ѣздила къ обѣднѣ причащать всѣхъ своихъ дѣтей. Дарья Александровна въ своихъ задушевныхъ, философскихъ разговорахъ съ сестрой, матерью, друзьями очень часто удивляла ихъ своимъ вольнодумствомъ относительно религіи. У нея была свая странная религія метемпсихозы, въ которую она твердо вѣрила, мало заботясь о догматахъ церкви. Но въ семьѣ она — и не для того
