женщина, и что принцесса, замѣтившая дѣятельность Кити, хвалила ее, называя ангелом-утѣшителемъ. Все это было бы очень хорошо, если бы не было излишества. А княгиня видѣла, что дочь ея впадаетъ въ крайность, что́ она и говорила ей.
— Il ne faut jamais rien outrer, — говорила она ей.
Но дочь ничего ей не отвѣчала; она только думала въ душѣ, что нельзя говорить объ излишествѣ въ дѣлѣ христіанства. Какое же можетъ быть излишество въ слѣдованіи ученію, въ которомъ велѣно подставить другую щеку, когда ударятъ по одной, и отдать рубашку, когда снимаютъ кафтанъ? Но княгинѣ не нравилось это излишество и еще болѣе не нравилось то, что, она чувствовала, Кити не хотѣла открыть ей всю свою душу. Дѣйствительно, Кити таила отъ матери свои новые взгляды и чувства. Она таила ихъ не потому, чтобы не уважала, не любила свою мать, но только потому, что это была ея мать. Она всякому открыла бы ихъ скорѣе, чѣмъ матери.
— Что-то давно Анна Павловна не была у насъ, — сказала разъ княгиня про Петрову. — Я звала ее. А она что-то какъ будто недовольна.
— Нѣтъ, я не замѣтила, maman, — вспыхнувъ сказала Кити.
— Ты давно не была у нихъ?
— Мы завтра собираемся сдѣлать прогулку въ горы, — отвѣчала Кити.
— Что же, поѣзжайте, — отвѣчала княгиня, вглядываясь въ смущенное лицо дочери и стараясь угадать причину ея смущенія.
Въ этотъ же день Варенька пришла обѣдать и сообщила, что Анна Павловна раздумала ѣхать завтра въ горы. И княгиня замѣтила, что Кити опять покраснѣла.
— Кити, не было ли у тебя чего-нибудь непріятнаго съ Петровыми? — сказала княгиня, когда онѣ остались однѣ. — Отчего она перестала присылать дѣтей и ходить къ намъ?
Кити отвѣчала, что ничего не было между ними и что она рѣшительно не понимаетъ, почему Анна Павловна какъ будто
