Алексѣй Александровичъ вздрогнулъ и загнулъ руки, чтобы трещать ими.
— Ахъ, пожалуйста, не трещи, я такъ не люблю, — сказала она.
— Анна, ты ли это? — сказалъ Алексѣй Александровичъ тихо, сдѣлавъ усиліе надъ собой и удержавъ движеніе рукъ.
— Да что жъ это такое? — сказала она съ такимъ искреннимъ и комическимъ удивленіемъ. — Что тебѣ отъ меня надо?
Алексѣй Александровичъ помолчалъ и потеръ рукою лобъ и глаза. Онъ увидалъ, что вмѣсто того, что онъ хотѣлъ сдѣлать, то-есть предостеречь свою жену отъ ошибки въ глазахъ свѣта, онъ волновался невольно о томъ, что касалось ея совѣсти, и боролся съ воображаемою имъ какою-то стѣной.
— Я вотъ что намѣренъ сказать, — продолжалъ онъ холодно и спокойно, — и я попрошу тебя выслушать меня. Я признаю, какъ ты знаешь, ревность чувствомъ оскорбительнымъ и унизительнымъ и никогда не позволю себѣ руководиться этимъ чувствомъ; но есть извѣстные каноны приличія, которые нельзя преступать безнаказанно. Нынче не я замѣтилъ, но, судя по впечатлѣнію, какое было произведено на общество, всѣ замѣтили, что ты вела и держала себя не совсѣмъ такъ, какъ можно было желать.
— Рѣшительно ничего не понимаю, — сказала Анна, пожимая плечами. „Ему все равно, — подумала она. — Но въ обществѣ замѣтили, и это тревожитъ его“. — Ты не здоровъ, Алексѣй Александровичъ, — прибавила она, встала и хотѣла уйти въ дверь; но онъ двинулся впередъ, какъ бы желая остановить ее.
Лицо его было некрасиво и мрачно, какимъ никогда не видала его Анна. Она остановилась и, отклонивъ голову назадъ, на бокъ, начала своею быстрою рукой выбирать шпильки.
— Ну-съ, я слушаю, что будетъ, — проговорила она спокойно и насмѣшливо. — И даже съ интересомъ слушаю, потому что желала бы понять, въ чемъ дѣло.
Она говорила и удивлялась тому натурально-спокойному, вѣр-
