Въ голосѣ ея звучала такая искренность, такое горе, что у меня слезы выступили на глазахъ; воцарившаяся въ залѣ глубокая тишина показывала, что и другіе слушатели были тронуты не меньше моего.
Эней всетаки покидаетъ Дидону, и вотъ она стоитъ съ минуту блѣдная, холодная, какъ мраморное изображеніе Ніобеи… Затѣмъ, кровь бросается ей въ лицо,—это уже не нѣжно-любящая Дидона, покинутая супруга, это—фурія! Прекрасныя черты дышатъ смертельною ненавистью; Аннунціата сумѣла придать своему лицу такое выраженіе, что у всѣхъ кровь застыла въ жилахъ; всѣ жили и страдали теперь вмѣстѣ съ нею.
Леонардо де Винчи написалъ голову Медузы, которая находится въ Флорентійской галлереѣ; на нее жутко смотрѣть и въ то же время нельзя оторваться: это Венера Медицейская, созданная изъ ядовитой пѣны морской, застывшей въ прекрасномъ, но ужасномъ, дышащемъ смертью, образѣ. Такою-то вотъ явилась теперь предъ нами и Аннунціата-Дидона.
Сестра ея Анна воздвигла костеръ; весь дворецъ увѣшанъ черными вѣнками и гирляндами; на заднемъ планѣ взволнованное море, по которому уносится вдаль корабль Энея; Дидона стоитъ съ забытымъ имъ кинжаломъ; глухо звучитъ ея пѣснь, затѣмъ переходитъ въ громкія стенанія, похожія на плачъ падшаго ангела. Костеръ вспыхиваетъ, сердце разрывается, послѣдній аккордъ замираетъ…
Занавѣсъ опустился. Раздался громъ рукоплесканій. Красота и чудный голосъ артистки привели всѣхъ въ неописанный восторгъ. «Аннунціата! Аннунціата!» раздавалось изъ партера, изо всѣхъ ложъ. Занавѣсъ снова взвился, и передъ нами стояла пѣвица, такая скромная и прелестная, съ взоромъ, исполненнымъ любви и кротости. Къ ногамъ ея посыпался настоящій дождь цвѣтовъ; дамы махали платками, а мужчины восторженно выкрикивали ея имя. Занавѣсъ опять опустили, но энтузіазмъ публики все росъ, и Аннунціатѣ опять пришлось показаться; на этотъ разъ она вышла объ руку съ пѣвцомъ, исполнявшимъ партію Энея. Крики «Аннунціата! Аннунціата!» однако, все не прекращались; тогда она вышла со всею труппою, содѣйствовавшею ея успѣху, но ее продолжали вызывать одну. Она вышла, и въ краткихъ, но прочувствованныхъ словахъ поблагодарила присутствующихъ за такое щедрое поощреніе ея таланта. Я въ порывѣ восторга набросалъ на клочкѣ бумаги нѣсколько строчекъ, и бумажка полетѣла къ ея ногамъ вмѣстѣ съ цвѣтами и вѣнками.
Занавѣсъ больше не поднимался, но вызовы все продолжались; публика хотѣла еще разъ увидать пѣвицу, еще разъ выразить ей свое восхищеніе. Аннунціата вышла изъ-за боковыхъ кулисъ и прошла вдоль рампы, посылая своимъ восторженнымъ поклонникамъ воздушные поцѣлуи. Глаза ея сіяли радостью, все лицо дышало счастьемъ. Видно было, что она переживала теперь лучшія, счастливѣйшія минуты своей жизни.
В голосе её звучала такая искренность, такое горе, что у меня слёзы выступили на глазах; воцарившаяся в зале глубокая тишина показывала, что и другие слушатели были тронуты не меньше моего.
Эней всё-таки покидает Дидону, и вот она стоит с минуту бледная, холодная, как мраморное изображение Ниобеи… Затем, кровь бросается ей в лицо, — это уже не нежно-любящая Дидона, покинутая супруга, это — фурия! Прекрасные черты дышат смертельною ненавистью; Аннунциата сумела придать своему лицу такое выражение, что у всех кровь застыла в жилах; все жили и страдали теперь вместе с нею.
Леонардо де Винчи написал голову Медузы, которая находится в Флорентийской галерее; на неё жутко смотреть и в то же время нельзя оторваться: это Венера Медицейская, созданная из ядовитой пены морской, застывшей в прекрасном, но ужасном, дышащем смертью, образе. Такою-то вот явилась теперь пред нами и Аннунциата-Дидона.
Сестра её Анна воздвигла костёр; весь дворец увешан чёрными венками и гирляндами; на заднем плане взволнованное море, по которому уносится вдаль корабль Энея; Дидона стоит с забытым им кинжалом; глухо звучит её песнь, затем переходит в громкие стенания, похожие на плач падшего ангела. Костёр вспыхивает, сердце разрывается, последний аккорд замирает…
Занавес опустился. Раздался гром рукоплесканий. Красота и чудный голос артистки привели всех в неописанный восторг. «Аннунциата! Аннунциата!» раздавалось из партера, изо всех лож. Занавес снова взвился, и перед нами стояла певица, такая скромная и прелестная, с взором, исполненным любви и кротости. К ногам её посыпался настоящий дождь цветов; дамы махали платками, а мужчины восторженно выкрикивали её имя. Занавес опять опустили, но энтузиазм публики всё рос, и Аннунциате опять пришлось показаться; на этот раз она вышла об руку с певцом, исполнявшим партию Энея. Крики «Аннунциата! Аннунциата!» однако, всё не прекращались; тогда она вышла со всею труппою, содействовавшею её успеху, но её продолжали вызывать одну. Она вышла, и в кратких, но прочувствованных словах поблагодарила присутствующих за такое щедрое поощрение её таланта. Я в порыве восторга набросал на клочке бумаги несколько строчек, и бумажка полетела к её ногам вместе с цветами и венками.
Занавес больше не поднимался, но вызовы всё продолжались; публика хотела ещё раз увидать певицу, ещё раз выразить ей своё восхищение. Аннунциата вышла из-за боковых кулис и прошла вдоль рампы, посылая своим восторженным поклонникам воздушные поцелуи. Глаза её сияли радостью, всё лицо дышало счастьем. Видно было, что она переживала теперь лучшие, счастливейшие минуты своей жизни.
