ный дядюшка Пеппо со своими сведенными на бокъ сухими ногами и деревянными дощечками на рукахъ. Уже много лѣтъ не встрѣчался я съ нимъ такъ близко лицомъ къ лицу: я всегда дѣлалъ большой обходъ вокругъ Испанской лѣстницы, чтобы избѣжать встрѣчи съ нимъ, а, проходя мимо нея въ процессіи или вмѣстѣ съ другими воспитанниками, тщательно скрывалъ свое лицо.
— Антоніо, мой родной!—говорилъ Пеппо, держа меня за полу.—Ты развѣ не узнаешь своего дядю Пеппо? Вспомни св. Іосифа[1], вотъ вспомнишь и мое имя! Какъ же ты выросъ и возмужалъ!
— Пусти меня!—закричалъ я, видя, что люди смотрятъ на насъ.
— Антоніо!—продолжалъ онъ.—Помнишь, какъ мы ѣхали съ тобою на осликѣ? Милый мой мальчикъ! Да, теперь ты залетѣлъ высоко и знать не хочешь своего бѣднаго дядю! Никогда не навѣстишь меня на лѣстницѣ! А, вѣдь, когда-то ты цѣловалъ у меня руку, спалъ у меня на соломѣ! Не будь же неблагодарнымъ, Антоніо!
— Да пусти же!—закричалъ я, вырвался отъ него, шмыгнулъ между экипажами и перебрался на другую сторону улицы. Сердце мое колотилось отъ страха и отъ—признаться-ли?—отъ оскорбленной гордости! Мнѣ казалось, что всѣ люди, видѣвшіе эту встрѣчу, почувствовали ко мнѣ презрѣніе. Но я недолго находился въ этомъ настроеніи, скоро оно смѣнилось другимъ, болѣе горькимъ. Вѣдь, Пеппо говорилъ одну правду, я былъ сыномъ его единственной сестры! Я сознавалъ всю жестокость своего поступка, мнѣ было стыдно и передъ Богомъ, и передъ самимъ собою; раскаяніе жгло меня. Очутись я теперь наединѣ съ Пеппо, я бы разцѣловалъ его безобразныя руки и попросилъ у него прощенія. Я былъ глубоко взволнованъ.
Въ церкви св. Августино зазвонили къ «Ave Maria»; грѣхъ мой тяготилъ мнѣ душу, и я зашелъ въ храмъ помолиться Божьей Матери. Мрачно, пустынно было подъ высокими сводами; тускло горѣли на алтаряхъ свѣчи, мерцая какъ трутъ ночью, когда дуетъ влажный сирокко. Душа моя мало-по-малу прониклась отраднымъ чувствомъ облегченія.
— Синьоръ Антоніо!—раздался позади меня чей-то голосъ.—Eccellenza вернулся и прекрасная синьора тоже. Они пріѣхали изъ Флоренціи и привезли съ собою своего ангелочка. Не хотите-ли сейчасъ же отправиться навѣстить ихъ?
Со мной говорила старая Фенелла, жена привратника, служившаго въ палаццо Боргезе. Моя благодѣтельница прибыла сюда съ мужемъ и ребенкомъ. Я не видѣлъ ихъ вотъ ужъ нѣсколько лѣтъ, очень обрадовался этому извѣстію и поспѣшилъ въ палаццо повидаться съ дорогими мнѣ людьми.
- ↑ Пеппо—уменьшительное имя отъ имени Джузеппе, т.-е. Іосифъ.
ный дядюшка Пеппо со своими сведёнными набок сухими ногами и деревянными дощечками на руках. Уже много лет не встречался я с ним так близко лицом к лицу: я всегда делал большой обход вокруг Испанской лестницы, чтобы избежать встречи с ним, а, проходя мимо неё в процессии или вместе с другими воспитанниками, тщательно скрывал своё лицо.
— Антонио, мой родной! — говорил Пеппо, держа меня за полу. — Ты разве не узнаешь своего дядю Пеппо? Вспомни св. Иосифа[1], вот вспомнишь и моё имя! Как же ты вырос и возмужал!
— Пусти меня! — закричал я, видя, что люди смотрят на нас.
— Антонио! — продолжал он. — Помнишь, как мы ехали с тобою на ослике? Милый мой мальчик! Да, теперь ты залетел высоко и знать не хочешь своего бедного дядю! Никогда не навестишь меня на лестнице! А, ведь, когда-то ты целовал у меня руку, спал у меня на соломе! Не будь же неблагодарным, Антонио!
— Да пусти же! — закричал я, вырвался от него, шмыгнул между экипажами и перебрался на другую сторону улицы. Сердце моё колотилось от страха и от — признаться ли? — от оскорблённой гордости! Мне казалось, что все люди, видевшие эту встречу, почувствовали ко мне презрение. Но я недолго находился в этом настроении, скоро оно сменилось другим, более горьким. Ведь, Пеппо говорил одну правду, я был сыном его единственной сестры! Я сознавал всю жестокость своего поступка, мне было стыдно и перед Богом, и перед самим собою; раскаяние жгло меня. Очутись я теперь наедине с Пеппо, я бы расцеловал его безобразные руки и попросил у него прощения. Я был глубоко взволнован.
В церкви св. Августино зазвонили к «Ave Maria»; грех мой тяготил мне душу, и я зашёл в храм помолиться Божьей Матери. Мрачно, пустынно было под высокими сводами; тускло горели на алтарях свечи, мерцая как трут ночью, когда дует влажный сирокко. Душа моя мало-помалу прониклась отрадным чувством облегчения.
— Синьор Антонио! — раздался позади меня чей-то голос. — Eccellenza вернулся и прекрасная синьора тоже. Они приехали из Флоренции и привезли с собою своего ангелочка. Не хотите ли сейчас же отправиться навестить их?
Со мной говорила старая Фенелла, жена привратника, служившего в палаццо Боргезе. Моя благодетельница прибыла сюда с мужем и ребёнком. Я не видел их вот уж несколько лет, очень обрадовался этому известию и поспешил в палаццо повидаться с дорогими мне людьми.
- ↑ Пеппо — уменьшительное имя от имени Джузеппе, т. е. Иосиф.
