Дѣва!—прервала она себя самое и схватила за рога буйвола, изъ головы котораго лилась въ комнату кровь.—Надо же убрать животное! Не то ни намъ не выйти, ни къ намъ не войти! Ахъ, Господи! Да онъ застрялъ такъ, что намъ и не отдѣлаться отъ него, пока не вернется Бенедетто! Только бы намъ не досталось за убійство животнаго!
— Не безпокойтесь, матушка!—сказалъ незнакомецъ.—Я все беру на себя. Вы, вѣдь, конечно, знаете Боргезе?
— Ахъ, ваше сіятельство!—сказала Доменика и поцѣловала край его одежды, а онъ пожалъ ей руку, подержалъ въ своихъ мою и наказалъ Доменикѣ придти завтра утромъ со мной въ Римъ, въ палаццо Боргезе.
Моя пріемная мать даже прослезилась отъ такой великой милости,—какъ она сказала—и непремѣнно пожелала показать Eccellenza всѣ мои царапанья карандашомъ на разныхъ клочкахъ бумаги, которые она припрятывала, словно эскизы самого Микеля-Анджело. Eccellenza пришлось пересмотрѣть все, что такъ радовало ее, и я былъ очень польщенъ, такъ какъ онъ улыбнулся, потрепалъ меня по щекѣ и сказалъ, что я маленькій Сальваторъ Роза.
— Да!—сказала Доменика:—Кто подумаетъ, что это рисовалъ ребенокъ? Вѣдь, сразу видно, что онъ хотѣлъ нарисовать! Буйволы, лодки и нашъ домикъ! А вотъ это я! И похожа, вѣдь? Только красокъ не хватаетъ. Но нельзя же было раскрасить карандашомъ! А теперь спой!—обратилась она ко мнѣ!—Спой, какъ умѣешь, что нибудь свое! Да, Eccellenza, онъ самъ слагаетъ цѣлыя исторіи и проповѣди, что твой монахъ! Ну, спой же Eccellenza господинъ добрый и хочетъ послушать тебя, а ты, вѣдь, сумѣешь взять вѣрный тонъ!
Незнакомецъ улыбнулся; ему, видно, забавно было глядѣть на насъ обоихъ. Я хорошо помню, что я началъ пѣть, и что Доменика пришла отъ моей импровизаціи въ восторгъ, но что́ именно я пѣлъ и какъ—не помню. Одно только ясно удержалось у меня въ памяти: въ пѣснѣ моей фигурировали Мадонна, Eccellenza и буйволъ. Eccellenza сидѣлъ молча, а Доменика истолковала его молчаніе восхищеніемъ.
— Захватите съ собою мальчика!—вотъ все, что онъ сказалъ послѣ моей импровизаціи.—Я буду ждать васъ завтра утромъ! Впрочемъ, нѣтъ! Приходите лучше вечеромъ; такъ, за часокъ до Ave Maria! А когда придете, люди сейчасъ же доложатъ о васъ, я ужъ предупрежу ихъ! Но какъ же я выберусь отсюда? У васъ нѣтъ другаго выхода, черезъ который бы я могъ выйти и добраться до моего экипажа, не натыкаясь на буйволовъ?
— Есть-то есть,—сказала Доменика:—да не для Eccellenza! Мы-то можемъ лазить, но для такого знатнаго господина эта дорога не годится! Наверху, видите-ли, есть дыра, черезъ которую надо выползти
Дева! — прервала она себя самое и схватила за рога буйвола, из головы которого лилась в комнату кровь. — Надо же убрать животное! Не то ни нам не выйти, ни к нам не войти! Ах, Господи! Да он застрял так, что нам и не отделаться от него, пока не вернётся Бенедетто! Только бы нам не досталось за убийство животного!
— Не беспокойтесь, матушка! — сказал незнакомец. — Я всё беру на себя. Вы, ведь, конечно, знаете Боргезе?
— Ах, ваше сиятельство! — сказала Доменика и поцеловала край его одежды, а он пожал ей руку, подержал в своих мою и наказал Доменике прийти завтра утром со мной в Рим, в палаццо Боргезе.
Моя приёмная мать даже прослезилась от такой великой милости, — как она сказала — и непременно пожелала показать Eccellenza все мои царапанья карандашом на разных клочках бумаги, которые она припрятывала, словно эскизы самого Микеля-Анджело. Eccellenza пришлось пересмотреть всё, что так радовало её, и я был очень польщён, так как он улыбнулся, потрепал меня по щеке и сказал, что я маленький Сальватор Роза.
— Да! — сказала Доменика: — Кто подумает, что это рисовал ребёнок? Ведь, сразу видно, что он хотел нарисовать! Буйволы, лодки и наш домик! А вот это я! И похожа, ведь? Только красок не хватает. Но нельзя же было раскрасить карандашом! А теперь спой! — обратилась она ко мне! — Спой, как умеешь, что-нибудь своё! Да, Eccellenza, он сам слагает целые истории и проповеди, что твой монах! Ну, спой же! Eccellenza господин добрый и хочет послушать тебя, а ты, ведь, сумеешь взять верный тон!
Незнакомец улыбнулся; ему, видно, забавно было глядеть на нас обоих. Я хорошо помню, что я начал петь, и что Доменика пришла от моей импровизации в восторг, но что́ именно я пел и как — не помню. Одно только ясно удержалось у меня в памяти: в песне моей фигурировали Мадонна, Eccellenza и буйвол. Eccellenza сидел молча, а Доменика истолковала его молчание восхищением.
— Захватите с собою мальчика! — вот всё, что он сказал после моей импровизации. — Я буду ждать вас завтра утром! Впрочем, нет! Приходите лучше вечером; так, за часок до Ave Maria! А когда придёте, люди сейчас же доложат о вас, я уж предупрежу их! Но как же я выберусь отсюда? У вас нет другого выхода, через который бы я мог выйти и добраться до моего экипажа, не натыкаясь на буйволов?
— Есть-то есть, — сказала Доменика: — да не для Eccellenza! Мы-то можем лазить, но для такого знатного господина эта дорога не годится! Наверху, видите ли, есть дыра, через которую надо выползти
