и сестеръ и братьевъ. Младшей изъ нихъ всего четыре года, но она знаетъ «Отче Нашъ» не хуже другихъ. Мать каждый вечеръ присаживается къ ней на кроватку и слушаетъ, какъ она молится, потомъ цѣлуетъ ее и ждетъ, пока она уснетъ. Ждать приходится не долго; глазки крошки живехонько смыкаются. Сегодня двое старшихъ немножко расшалились; одинъ все прыгалъ въ одной рубашонкѣ по комнатѣ, а другой взлѣзъ на стулъ, навертѣлъ на себя платья всѣхъ остальныхъ и объявилъ, что это—шарада; пусть-ка отгадаютъ! Третья и четвертая аккуратно складывали свои игрушки въ ящикъ,—надо, вѣдь, и это кому-нибудь дѣлать! Но вотъ мать присѣла къ малюткѣ на кроватку и велѣла дѣтямъ вести себя потише: дѣвочка читала «Отче нашъ».
Я смотрѣлъ прямо подъ лампу. Четырехлѣтняя малютка лежала въ своей постелькѣ, прикрытая чистымъ бѣлымъ одѣяльцемъ; вотъ она сложила ручонки, личико ея приняло такое торжественное выраженіе, и она громко начала читать «Отче Нашъ». «Постой!» перебила ее вдругъ мать. «Что это ты сказала послѣ словъ «хлѣбъ нашъ насущный даждь намъ днесь?» Ты что-то прибавила, но я не разслышала. Повтори!» Малютка молчала, смущенно глядя на мать. «Что же ты сказала еще, кромѣ «хлѣбъ нашъ насущный»?» настаивала мать. «Не сердись, мамочка!» пролепетала крошка. «Я попросила на хлѣбъ маслица!»
и сестёр и братьев. Младшей из них всего четыре года, но она знает «Отче Наш» не хуже других. Мать каждый вечер присаживается к ней на кроватку и слушает, как она молится, потом целует её и ждёт, пока она уснёт. Ждать приходится недолго; глазки крошки живёхонько смыкаются. Сегодня двое старших немножко расшалились; один всё прыгал в одной рубашонке по комнате, а другой взлез на стул, навертел на себя платья всех остальных и объявил, что это — шарада; пусть-ка отгадают! Третья и четвёртая аккуратно складывали свои игрушки в ящик, — надо, ведь, и это кому-нибудь делать! Но вот мать присела к малютке на кроватку и велела детям вести себя потише: девочка читала «Отче наш».
Я смотрел прямо под лампу. Четырёхлетняя малютка лежала в своей постельке, прикрытая чистым белым одеяльцем; вот она сложила ручонки, личико её приняло такое торжественное выражение, и она громко начала читать «Отче Наш». «Постой!» — перебила её вдруг мать. «Что это ты сказала после слов «хлеб наш насущный даждь нам днесь?» Ты что-то прибавила, но я не расслышала. Повтори!» Малютка молчала, смущённо глядя на мать. «Что же ты сказала ещё, кроме «хлеб наш насущный»?» — настаивала мать. «Не сердись, мамочка!» — пролепетала крошка. «Я попросила на хлеб маслица!»
