нашъ насущный даждь намъ днесь!» По бабушкиному толкованію для одного «хлѣбъ насущный» означало непремѣнно мягкій, бѣлый хлѣбъ, для другого же—простой черный; одному нуженъ цѣлый домъ съ помѣщеніями для служащихъ, другой живетъ себѣ—не тужитъ и въ маленькой коморкѣ на чердакѣ. Такъ-то! Всякій понимаетъ «насущный хлѣбъ» по-своему!
Петька въ хлѣбѣ насущномъ недостатка не зналъ; жилось ему припѣваючи; только не все же быть краснымъ денькамъ! Пришелъ тяжелый годъ войны; потянули сначала молодежь, а тамъ вызвали изъ запаса и людей постарше. Ушелъ на войну и Петькинъ отецъ, да однимъ изъ первыхъ и палъ въ борьбѣ съ сильнѣйшимъ врагомъ. То-то горя, то-то слезъ было въ чердачной коморкѣ подъ крышей! Плакала и мать, плакали и бабушка съ Петькой, плакали и всѣ сосѣди, приходившіе погоревать со вдовой и вспомянуть покойника. Хозяева разрѣшили вдовѣ остаться въ ея жилищѣ первый годъ даромъ, а потомъ за самую ничтожную плату. Бабушка осталась жить съ невѣсткой, которая занялась стиркой на «одинокихъ шикарныхъ господъ», какъ она выражалась. Петькѣ и теперь ни въ чемъ не пришлось нуждаться; ѣлъ и пилъ онъ вволю, а бабушка продолжала угощать его такими удивительными сказками и исторіями, что онъ въ одинъ прекрасный день самъ предложилъ ей отправиться съ нимъ по бѣлу-свѣту, чтобы потомъ вернуться домой уже принцемъ и принцессой въ золотыхъ коронахъ. «Ну, я для этого больно стара!» сказала она. «А тебѣ надо сначала много-много учиться, вырости, сдѣлаться большимъ и крѣпкимъ и всетаки остаться такимъ же добрымъ и милымъ ребенкомъ, какъ теперь!»
Петька гарцовалъ по комнатѣ на палочкѣ съ лошадиною головкой; такихъ лошадокъ у него была цѣлая пара, но сынку хозяина подарили настоящую живую лошадку, такую маленькую, что ее можно было принять за жеребенка. Петька такъ и звалъ ее жеребенкомъ, но она ужъ вырости не могла. Феликсъ катался на ней по двору, а иногда выѣзжалъ въ сопровожденіи отца и королевскаго берейтора и на улицу. Увидавъ въ первый разъ эту лошадку, Петька съ полчаса и глядѣть не хотѣлъ на своихъ: онѣ, вѣдь, были не живыя. Потомъ онъ спросилъ мать, почему у него нѣтъ настоящей лошадки, какъ у Феликса. Мать отвѣтила: «Феликсъ живетъ внизу, возлѣ самой конюшни, а ты высоко подъ крышей. Нельзя таскать лошадей на чердакъ! Здѣсь можно держать только такихъ, какъ твои! Ну, и катайся на нихъ!» Петька и принялся кататься—отъ сундука къ печкѣ, отъ печки къ сундуку. Сундукъ былъ «большой горой съ сокровищами»,—тамъ, вѣдь, хранились праздничные наряды Петьки и его матери и серебряныя монетки, которыя мать копила на уплату за квартиру; печка же была «большимъ чернымъ медвѣдемъ».
наш насущный даждь нам днесь!» По бабушкиному толкованию для одного «хлеб насущный» означало непременно мягкий, белый хлеб, для другого же — простой чёрный; одному нужен целый дом с помещениями для служащих, другой живёт себе — не тужит и в маленькой каморке на чердаке. Так-то! Всякий понимает «насущный хлеб» по-своему!
Петька в хлебе насущном недостатка не знал; жилось ему припеваючи; только не всё же быть красным денькам! Пришёл тяжёлый год войны; потянули сначала молодёжь, а там вызвали из запаса и людей постарше. Ушёл на войну и Петькин отец, да одним из первых и пал в борьбе с сильнейшим врагом. То-то горя, то-то слёз было в чердачной каморке под крышей! Плакала и мать, плакали и бабушка с Петькой, плакали и все соседи, приходившие погоревать со вдовой и вспомянуть покойника. Хозяева разрешили вдове остаться в её жилище первый год даром, а потом за самую ничтожную плату. Бабушка осталась жить с невесткой, которая занялась стиркой на «одиноких шикарных господ», как она выражалась. Петьке и теперь ни в чём не пришлось нуждаться; ел и пил он вволю, а бабушка продолжала угощать его такими удивительными сказками и историями, что он в один прекрасный день сам предложил ей отправиться с ним по белу-свету, чтобы потом вернуться домой уже принцем и принцессой в золотых коронах. «Ну, я для этого больно стара!» — сказала она. «А тебе надо сначала много-много учиться, вырасти, сделаться большим и крепким и всё-таки остаться таким же добрым и милым ребёнком, как теперь!»
Петька гарцевал по комнате на палочке с лошадиною головкой; таких лошадок у него была целая пара, но сынку хозяина подарили настоящую живую лошадку, такую маленькую, что её можно было принять за жеребёнка. Петька так и звал её жеребенком, но она уж вырасти не могла. Феликс катался на ней по двору, а иногда выезжал в сопровождении отца и королевского берейтора и на улицу. Увидав в первый раз эту лошадку, Петька с полчаса и глядеть не хотел на своих: они, ведь, были не живые. Потом он спросил мать, почему у него нет настоящей лошадки, как у Феликса. Мать ответила: «Феликс живёт внизу, возле самой конюшни, а ты высоко под крышей. Нельзя таскать лошадей на чердак! Здесь можно держать только таких, как твои! Ну, и катайся на них!» Петька и принялся кататься — от сундука к печке, от печки к сундуку. Сундук был «большой горой с сокровищами», — там, ведь, хранились праздничные наряды Петьки и его матери и серебряные монетки, которые мать копила на уплату за квартиру; печка же была «большим чёрным медведем».
