комнатой, но и ихъ разговоры, и даже всплески воды въ каналѣ; то подплывали къ палаццо одна за другою гондолы. И вотъ, въ то время, какъ всѣ думали, что я сплю, а я только лежалъ въ легкомъ забытьи, я и понялъ изъ перешептываній окружающихъ, что Марія умерла! Поджіо сообщалъ мнѣ о ея болѣзни, но писалъ также, что она выздоровѣла. Видно, однако, болѣзнь возобновилась, и дѣвушки не стало. Въ этотъ самый вечеръ ее хоронили, но хотѣли скрыть это отъ меня. «Такъ Марія умерла! Вотъ что означалъ тотъ страхъ, который гналъ меня сюда, но я явился слишкомъ поздно и уже не увижу ея больше! Теперь она переселилась въ міръ безплотныхъ духовъ, которому всегда принадлежала. Роза, вѣрно, украсила ея гробъ фіалками! Она такъ любила эти голубые, благоухающіе цвѣточки, и теперь спитъ осыпанная ими!» Я лежалъ неподвижно, словно мною овладѣлъ смертный сонъ, и слышалъ, какъ Роза благодарила за это Бога. Наконецъ, она оставила меня; въ комнатѣ не было ни души; было темно; я вдругъ почувствовалъ необыкновенный приливъ силъ. Фамильная усыпальница Подесты была въ церкви Дей Фрари; я это зналъ. Гробъ съ умершей, согласно обычаямъ, долженъ былъ простоять всю ночь передъ алтаремъ. Я хотѣлъ видѣть ее! Я всталъ; лихорадка моя прошла, я чувствовалъ себя сильнѣе, набросилъ на себя плащъ и вышелъ… Никто не видѣлъ меня… Я сѣлъ въ гондолу. Всѣ мои мысли были заняты умершею… Церковная дверь была уже заперта; Ave Maria давно кончилась. Я постучался въ сторожку. Сторожъ узналъ меня, такъ какъ не разъ видѣлъ меня въ церкви съ семействомъ Подесты и показывалъ мнѣ могилы Тиціана и Кановы.—Вы хотите видѣть умершую?—спросилъ онъ, отгадавъ мою мысль.—Гробъ открытъ и стоитъ передъ алтаремъ; завтра его поставятъ въ склепъ!—Онъ зажегъ фонарь, взялъ связку ключей и отперъ маленькую боковую дверь. Я вошелъ. Гулко раздались подъ высокими нѣмыми сводами мои шаги. Передъ образомъ Мадонны горѣла лампада, бросавшая на окружающее блѣдный свѣтъ. Бѣлыя мраморныя статуи на гробницѣ Кановы вырисовывались неясными тѣнями и походили на мертвецовъ въ саванахъ. Передъ главнымъ алтаремъ горѣли три большія лампады. Я не ощущалъ ни страха, ни горя; я какъ будто самъ уже принадлежалъ къ этому царству мертвыхъ, былъ здѣсь между своими. Я приблизился къ алтарю. Какъ здѣсь пахло фіалками! Лучъ лампады падалъ на открытый гробъ и умершую. Это была Марія! Она какъ будто спала. Блѣдная и прекрасная, какъ мраморное изваяніе, лежала она, вся усыпанная фіалками. Черные волосы были связаны въ узелъ; на челѣ красовался вѣнокъ изъ фіалокъ. Эти закрытые глаза, это спокойствіе, застывшее на прекрасномъ лицѣ, глубоко потрясли меня: передо мною лежала Лара! Такою вотъ видѣлъ я ее и въ храмѣ, когда поцѣловалъ ее въ лобъ;
комнатой, но и их разговоры, и даже всплески воды в канале; то подплывали к палаццо одна за другою гондолы. И вот, в то время, как все думали, что я сплю, а я только лежал в лёгком забытьи, я и понял из перешёптываний окружающих, что Мария умерла! Поджио сообщал мне о её болезни, но писал также, что она выздоровела. Видно, однако, болезнь возобновилась, и девушки не стало. В этот самый вечер её хоронили, но хотели скрыть это от меня. «Так Мария умерла! Вот что означал тот страх, который гнал меня сюда, но я явился слишком поздно и уже не увижу её больше! Теперь она переселилась в мир бесплотных духов, которому всегда принадлежала. Роза, верно, украсила её гроб фиалками! Она так любила эти голубые, благоухающие цветочки, и теперь спит осыпанная ими!» Я лежал неподвижно, словно мною овладел смертный сон, и слышал, как Роза благодарила за это Бога. Наконец, она оставила меня; в комнате не было ни души; было темно; я вдруг почувствовал необыкновенный прилив сил. Фамильная усыпальница Подесты была в церкви Дей Фрари; я это знал. Гроб с умершей, согласно обычаям, должен был простоять всю ночь перед алтарём. Я хотел видеть её! Я встал; лихорадка моя прошла, я чувствовал себя сильнее, набросил на себя плащ и вышел… Никто не видел меня… Я сел в гондолу. Все мои мысли были заняты умершею… Церковная дверь была уже заперта; Ave Maria давно кончилась. Я постучался в сторожку. Сторож узнал меня, так как не раз видел меня в церкви с семейством Подесты и показывал мне могилы Тициана и Кановы. — Вы хотите видеть умершую? — спросил он, отгадав мою мысль. — Гроб открыт и стоит перед алтарём; завтра его поставят в склеп! — Он зажёг фонарь, взял связку ключей и отпёр маленькую боковую дверь. Я вошёл. Гулко раздались под высокими немыми сводами мои шаги. Перед образом Мадонны горела лампада, бросавшая на окружающее бледный свет. Белые мраморные статуи на гробнице Кановы вырисовывались неясными тенями и походили на мертвецов в саванах. Перед главным алтарём горели три большие лампады. Я не ощущал ни страха, ни горя; я как будто сам уже принадлежал к этому царству мёртвых, был здесь между своими. Я приблизился к алтарю. Как здесь пахло фиалками! Луч лампады падал на открытый гроб и умершую. Это была Мария! Она как будто спала. Бледная и прекрасная, как мраморное изваяние, лежала она, вся усыпанная фиалками. Чёрные волосы были связаны в узел; на челе красовался венок из фиалок. Эти закрытые глаза, это спокойствие, застывшее на прекрасном лице, глубоко потрясли меня: передо мною лежала Лара! Такою вот видел я её и в храме, когда поцеловал её в лоб;
