ни наружности,—просто сосулька какая-то!—Каждое его слово ядомъ разливалось у меня по сердцу. Я сидѣлъ, какъ пригвожденный къ мѣсту, я глазъ не могъ оторвать отъ пѣвицы. Она запѣла. Нѣтъ, это не ея голосъ, не моей Аннунціаты! Глухой, усталый, дрожащій!
— Замѣтны всетаки слѣды хорошей школы!—сказалъ мой сосѣдъ.—Но голоса нѣтъ.
— Да, она не похожа на свою соименницу Аннунціату, молодую испанку, которая блистала когда-то въ Римѣ и Неаполѣ!—замѣтилъ я.
— Да, вѣдь, это она сама!—отвѣтилъ онъ.—Лѣтъ семь, восемь тому назадъ она играла блестящую роль. Тогда она была молода и пѣла, говорятъ, какъ Малибранъ, но теперь пѣсенка ея спѣта! Это, вѣдь, общая судьба подобныхъ талантовъ! Нѣсколько лѣтъ онѣ находятся на зенитѣ своей славы и, ослѣпленныя успѣхомъ, не замѣчаютъ, какъ мало-по-малу голосъ ихъ идетъ на убыль, не покидаютъ благоразумно сцены въ самомъ разгарѣ своей славы, и публика первая замѣчаетъ печальную перемѣну. Вотъ что грустно! Къ тому же и живутъ-то эти дамы обыкновенно очень весело и спускаютъ все, что пріобрѣтаютъ, а потомъ ужъ, конечно, быстро катятся подъ гору. Вы, вѣрно, слышали ее прежде въ Римѣ?
— Да, нѣсколько разъ!—отвѣтилъ я.
— Воображаю, какую перемѣну вы нашли въ ней! Да, нельзя не пожалѣть ее. Говорятъ, она потеряла голосъ послѣ трудной болѣзни, всего четыре года тому назадъ. Но публика, вѣдь, въ этомъ не виновата! Что же, похлопаете ей ради стараго знакомства? Я помогу! Порадуемъ старушку!—Онъ громко заапплодировалъ, кое-кто въ партерѣ послѣдовалъ его примѣру, но затѣмъ вслѣдъ гордо уходившей со сцены королевѣ раздалось шиканье. Да, это была Аннунціата!—Fuimus Troes!—шепнулъ мнѣ мой сосѣдъ.
Затѣмъ выступила въ мужской роли примадонна труппы, молодая, красивая, прекрасно сложенная дѣвушка съ жгучими черными глазами. Ее встрѣтили криками «браво» и шумными апплодисментами.
Въ моей душѣ поднялась цѣлая буря воспоминаній: восторгъ римской публики и чествованіе Аннунціаты, ея тріумфы и моя любовь къ ней!.. Итакъ, Бернардо бросилъ ее! Или она не любила его? Но, вѣдь, я самъ видѣлъ, какъ она склонилась надъ нимъ и поцѣловала его въ лобъ. Да, онъ бросилъ ее, бросилъ, когда она заболѣла, когда красота ея увяла; онъ любилъ въ ней только красоту!
Она опять показалась на сценѣ. Какой у нея былъ страдальческій видъ! Какъ она постарѣла! Это былъ нарумяненный трупъ! Видъ его пугалъ меня. Я негодовалъ на Бернардо за то, что онъ бросилъ ее, когда пропала ея красота, а не это же ли обстоятельство такъ больно уязвляло теперь меня самого? Душою Аннунціата, вѣдь, навѣрное осталась та же!
ни наружности, — просто сосулька какая-то! — Каждое его слово ядом разливалось у меня по сердцу. Я сидел, как пригвождённый к месту, я глаз не мог оторвать от певицы. Она запела. Нет, это не её голос, не моей Аннунциаты! Глухой, усталый, дрожащий!
— Заметны всё-таки следы хорошей школы! — сказал мой сосед. — Но голоса нет.
— Да, она не похожа на свою соименницу Аннунциату, молодую испанку, которая блистала когда-то в Риме и Неаполе! — заметил я.
— Да, ведь, это она сама! — ответил он. — Лет семь, восемь тому назад она играла блестящую роль. Тогда она была молода и пела, говорят, как Малибран, но теперь песенка её спета! Это, ведь, общая судьба подобных талантов! Несколько лет они находятся на зените своей славы и, ослеплённые успехом, не замечают, как мало-помалу голос их идёт на убыль, не покидают благоразумно сцены в самом разгаре своей славы, и публика первая замечает печальную перемену. Вот что грустно! К тому же и живут-то эти дамы обыкновенно очень весело и спускают всё, что приобретают, а потом уж, конечно, быстро катятся под гору. Вы, верно, слышали её прежде в Риме?
— Да, несколько раз! — ответил я.
— Воображаю, какую перемену вы нашли в ней! Да, нельзя не пожалеть её. Говорят, она потеряла голос после трудной болезни, всего четыре года тому назад. Но публика, ведь, в этом не виновата! Что же, похлопаете ей ради старого знакомства? Я помогу! Порадуем старушку! — Он громко зааплодировал, кое-кто в партере последовал его примеру, но затем вслед гордо уходившей со сцены королеве раздалось шиканье. Да, это была Аннунциата! — Fuimus Troes! — шепнул мне мой сосед.
Затем выступила в мужской роли примадонна труппы, молодая, красивая, прекрасно сложенная девушка с жгучими чёрными глазами. Её встретили криками «браво» и шумными аплодисментами.
В моей душе поднялась целая буря воспоминаний: восторг римской публики и чествование Аннунциаты, её триумфы и моя любовь к ней!.. Итак, Бернардо бросил её! Или она не любила его? Но, ведь, я сам видел, как она склонилась над ним и поцеловала его в лоб. Да, он бросил её, бросил, когда она заболела, когда красота её увяла; он любил в ней только красоту!
Она опять показалась на сцене. Какой у неё был страдальческий вид! Как она постарела! Это был нарумяненный труп! Вид его пугал меня. Я негодовал на Бернардо за то, что он бросил её, когда пропала её красота, а не это же ли обстоятельство так больно уязвляло теперь меня самого? Душою Аннунциата, ведь, наверное осталась та же!
