— Вы не узнаете меня, синьоръ?—спросила, подходя ко мнѣ, какая-то пожилая дама.—Прошло уже нѣсколько лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ я имѣла честь познакомиться съ вами.—Она улыбнулась, протянула мнѣ руку и поблагодарила за прекрасную импровизацію. Я вѣжливо поклонился; черты ея лица показались мнѣ знакомыми, но гдѣ, когда я видѣлъ ее, оставалось для меня загадкой. Пришлось признаться въ этомъ.—Да, это и понятно!—отвѣтила она.—Мы видѣлись съ вами всего одинъ разъ. Это было въ Неаполѣ, въ домѣ моего брата, врача; вы посѣтили насъ однажды съ родственникомъ князя Боргезе.
— Помню, помню!—сказалъ я.—Теперь и я узналъ васъ. Вотъ ужъ никакъ не ожидалъ встрѣтить васъ въ Венеціи!
— Братъ мой—докторъ умеръ четыре года тому назадъ! Теперь я живу у старшаго брата. Слуга передастъ вамъ нашу карточку. Племянница моя еще чистое дитя, и странное дитя! Она непремѣнно хочетъ сейчасъ же уѣхать домой! Приходится уступить ей!—Старушка простилась со мной и ушла.
— Счастливецъ!—сказалъ мнѣ Поджіо.—Вѣдь, это сестра Подесты! Вы ее знаете, она пригласила васъ бывать у нихъ, полгорода будетъ завидовать вамъ. Смотрите только, наглухо застегните вашъ фракъ, когда пойдете туда! Надо защитить свое сердце: рѣдко, вѣдь, кто уцѣлѣетъ подъ выстрѣлами непріятельской баттареи!
Красавица уѣхала. Въ порывѣ увлеченія она склонилась къ моимъ ногамъ, но въ ту же минуту въ ней проснулись ея стыдливость и скромность, она почувствовала себя предметомъ всеобщаго вниманія и поспѣшила удалиться. Вслѣдъ ей раздавались однѣ восторженныя похвалы. Она раздѣлила въ этотъ вечеръ мое торжество! Царица красоты плѣнила всѣхъ. Сердце ея было также благородно, какъ и черты лица.
Сознаніе сдѣланнаго мною добраго дѣла освѣтило всю мою душу. Я и гордился, и радовался, сознавая свой поэтическій даръ. Похвалы и сердечныя привѣтствія, наградившія меня за мою импровизацію, растопили ледяную кору, облекавшую мое сердце, и самая душа моя стала какъ будто чище и лучше, когда сердце очистилось отъ этой скорлупы горечи и недовѣрія къ людямъ. Теперь я могъ думать о Фламиніи уже безъ всякой горечи; да, теперь и она горячо пожала бы мнѣ руку! Памятныя слова ея, что поэтъ долженъ воспѣвать лишь божественное, прославлять Господа, будили во мнѣ самыя свѣтлыя чувства. Я опять чувствовалъ себя бодрымъ, сильнымъ, спокойнымъ и—послѣ многихъ, многихъ лѣтъ—опять счастливымъ! Въ тотъ же вечеръ я пріобрѣлъ новаго вѣрнаго друга: мы съ Поджіо заключили союзъ дружбы и выпили на ты. Домой я вернулся поздно, но спать мнѣ не хотѣлось; лучи мѣсяца ярко отражались въ каналахъ; небо сіяло лазурью. Я сложилъ руки и
— Вы не узнаете меня, синьор? — спросила, подходя ко мне, какая-то пожилая дама. — Прошло уже несколько лет с тех пор, как я имела честь познакомиться с вами. — Она улыбнулась, протянула мне руку и поблагодарила за прекрасную импровизацию. Я вежливо поклонился; черты её лица показались мне знакомыми, но где, когда я видел её, оставалось для меня загадкой. Пришлось признаться в этом. — Да, это и понятно! — ответила она. — Мы виделись с вами всего один раз. Это было в Неаполе, в доме моего брата, врача; вы посетили нас однажды с родственником князя Боргезе.
— Помню, помню! — сказал я. — Теперь и я узнал вас. Вот уж никак не ожидал встретить вас в Венеции!
— Брат мой — доктор умер четыре года тому назад! Теперь я живу у старшего брата. Слуга передаст вам нашу карточку. Племянница моя ещё чистое дитя, и странное дитя! Она непременно хочет сейчас же уехать домой! Приходится уступить ей! — Старушка простилась со мной и ушла.
— Счастливец! — сказал мне Поджио. — Ведь, это сестра Подесты! Вы её знаете, она пригласила вас бывать у них, полгорода будет завидовать вам. Смотрите только, наглухо застегните ваш фрак, когда пойдёте туда! Надо защитить своё сердце: редко, ведь, кто уцелеет под выстрелами неприятельской батареи!
Красавица уехала. В порыве увлечения она склонилась к моим ногам, но в ту же минуту в ней проснулись её стыдливость и скромность, она почувствовала себя предметом всеобщего внимания и поспешила удалиться. Вслед ей раздавались одни восторженные похвалы. Она разделила в этот вечер моё торжество! Царица красоты пленила всех. Сердце её было также благородно, как и черты лица.
Сознание сделанного мною доброго дела осветило всю мою душу. Я и гордился, и радовался, сознавая свой поэтический дар. Похвалы и сердечные приветствия, наградившие меня за мою импровизацию, растопили ледяную кору, облекавшую моё сердце, и самая душа моя стала как будто чище и лучше, когда сердце очистилось от этой скорлупы горечи и недоверия к людям. Теперь я мог думать о Фламинии уже без всякой горечи; да, теперь и она горячо пожала бы мне руку! Памятные слова её, что поэт должен воспевать лишь божественное, прославлять Господа, будили во мне самые светлые чувства. Я опять чувствовал себя бодрым, сильным, спокойным и — после многих, многих лет — опять счастливым! В тот же вечер я приобрёл нового верного друга: мы с Поджио заключили союз дружбы и выпили на ты. Домой я вернулся поздно, но спать мне не хотелось; лучи месяца ярко отражались в каналах; небо сияло лазурью. Я сложил руки и
