музеѣ Борбонико и затѣмъ пустился въ объясненіе искусства древнихъ мастеровъ, которые расписывали эти хрупкія сокровища: рисовать приходилось еще на мокрой глинѣ, и ни одной черты уже нельзя было стереть; стоило провести штрихъ, и онъ долженъ былъ остаться!
— Вы все еще блуждаете во мракѣ исторіи?—спросила Санта, опять подходя къ намъ.—Продолженіе слѣдуетъ!—шутливо крикнула она и, отведя меня въ сторону, прибавила вполголоса:—Не стѣсняйтесь же съ моимъ мужемъ!.. Вамъ надо повеселиться! Я хочу вылечить васъ! Вы должны разсказать мнѣ обо всемъ, что вы видѣли и слышали, что вамъ понравилось!
Я далъ ей отчетъ о томъ впечатлѣніи, которое произвелъ на меня Неаполь, затѣмъ разсказалъ о своей сегодняшней прогулкѣ къ гроту Позилиппо; въ густомъ виноградникѣ возлѣ него я нашелъ развалины маленькой церкви, превращенной теперь въ жилище. Хозяйка его, прекрасная молодая женщина, мать двухъ славныхъ ребятишекъ, угостила меня виномъ, и эта встрѣча придала моей прогулкѣ еще болѣе романтическій характеръ.
— Такъ вы ужъ завязываете знакомства?—сказала Санта, улыбаясь и грозя пальчикомъ.—Ну, ну, нечего конфузиться! Въ ваши годы сердце не можетъ довольствоваться постными проповѣдями.
Вотъ чѣмъ на этотъ разъ ограничилось мое знакомство съ синьорой и ея мужемъ. Въ ея манерѣ выражаться и держать себя проглядывало что-то такое свободное, естественное, свойственное только неаполитанкамъ, какая-то сердечность, которыя и привлекали меня къ ней. Мужъ ея былъ ученый, и это было не худо: я надѣялся найти въ немъ прекраснаго гида по музеямъ. И я не ошибся. Санта же, которую я сталъ навѣщать очень часто, занимала меня все больше и больше; мнѣ льстило вниманіе, которое она оказывала мнѣ, а ея участіе заставляло меня раскрывать передъ ней всю свою душу. Я еще мало зналъ свѣтъ, былъ во многихъ отношеніяхъ сущимъ ребенкомъ и поэтому ухватился за первую дружески протянутую мнѣ руку, а за пожатіе платилъ полнымъ довѣріемъ.
Однажды Санта затронула важнѣйшій моментъ моей жизни, разлуку съ Аннунціатою, и мнѣ доставило истую отраду и утѣшеніе излить предъ сочувствующею душой всю свою душу. У меня какъ-то легче становилось на сердцѣ, слушая, какъ Санта осуждала Бернардо и отыскивала въ его характерѣ разныя темныя стороны. Но съ тѣмъ, что она отыскивала недостатки и у Аннунціаты, я примириться не могъ.
— Вы должны согласиться, что она слишкомъ миніатюрна для сцены!—говорила Санта.—Слишкомъ эфирна! А на этомъ свѣтѣ надо всетаки имѣть плоть! Знаю, что и здѣшняя молодежь съ ума сходила по ней, но это все творилъ ея голосъ, дивный, безподобный голосъ! Онъ уносилъ ихъ изъ этого міра въ заоблачныя сферы, гдѣ только и мѣсто такому эфирному
музее Борбонико и затем пустился в объяснение искусства древних мастеров, которые расписывали эти хрупкие сокровища: рисовать приходилось ещё на мокрой глине, и ни одной черты уже нельзя было стереть; стоило провести штрих, и он должен был остаться!
— Вы всё ещё блуждаете во мраке истории? — спросила Санта, опять подходя к нам. — Продолжение следует! — шутливо крикнула она и, отведя меня в сторону, прибавила вполголоса: — Не стесняйтесь же с моим мужем!.. Вам надо повеселиться! Я хочу вылечить вас! Вы должны рассказать мне обо всём, что вы видели и слышали, что вам понравилось!
Я дал ей отчёт о том впечатлении, которое произвёл на меня Неаполь, затем рассказал о своей сегодняшней прогулке к гроту Позилиппо; в густом винограднике возле него я нашёл развалины маленькой церкви, превращённой теперь в жилище. Хозяйка его, прекрасная молодая женщина, мать двух славных ребятишек, угостила меня вином, и эта встреча придала моей прогулке ещё более романтический характер.
— Так вы уж завязываете знакомства? — сказала Санта, улыбаясь и грозя пальчиком. — Ну, ну, нечего конфузиться! В ваши годы сердце не может довольствоваться постными проповедями.
Вот чем на этот раз ограничилось моё знакомство с синьорой и её мужем. В её манере выражаться и держать себя проглядывало что-то такое свободное, естественное, свойственное только неаполитанкам, какая-то сердечность, которые и привлекали меня к ней. Муж её был учёный, и это было не худо: я надеялся найти в нём прекрасного гида по музеям. И я не ошибся. Санта же, которую я стал навещать очень часто, занимала меня всё больше и больше; мне льстило внимание, которое она оказывала мне, а её участие заставляло меня раскрывать перед ней всю свою душу. Я ещё мало знал свет, был во многих отношениях сущим ребёнком и поэтому ухватился за первую дружески протянутую мне руку, а за пожатие платил полным доверием.
Однажды Санта затронула важнейший момент моей жизни, разлуку с Аннунциатою, и мне доставило истую отраду и утешение излить пред сочувствующею душой всю свою душу. У меня как-то легче становилось на сердце, слушая, как Санта осуждала Бернардо и отыскивала в его характере разные тёмные стороны. Но с тем, что она отыскивала недостатки и у Аннунциаты, я примириться не мог.
— Вы должны согласиться, что она слишком миниатюрна для сцены! — говорила Санта. — Слишком эфирна! А на этом свете надо всё-таки иметь плоть! Знаю, что и здешняя молодёжь с ума сходила по ней, но это всё творил её голос, дивный, бесподобный голос! Он уносил их из этого мира в заоблачные сферы, где только и место такому эфирному
