пара кроткихъ очей. Прошло уже много лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ маленькая дѣвочка неутѣшно плакала о „бѣдной Инге“; малютка успѣла вырости, состариться и была отозвана Господомъ Богомъ къ Себѣ. Въ послѣднюю минуту, когда въ душѣ вспыхиваютъ яркимъ свѣтомъ воспоминанія цѣлой жизни, вспомнились умирающей и ея горькія слезы объ Инге, да такъ живо, что она невольно воскликнула: „Господи, можетъ быть, и я, какъ Инге, сама того не вѣдая, попирала ногами Твои всеблагіе дары, можетъ быть, и моя душа была заражена спѣсью, и только Твое милосердіе не дало мнѣ пасть ниже, но поддержало меня! Не оставь же меня въ послѣдній мой часъ!“
И тѣлесныя очи умирающей закрылись, а духовные отверзлись, и такъ какъ Инге была ея послѣднею мыслью, то она и узрѣла своимъ духовнымъ взоромъ то, что было скрыто отъ земного—увидала, какъ низко пала Инге. При этомъ зрѣлищѣ благочестивая душа залилась слезами и явилась къ престолу Царя Небеснаго, плача и молясь о грѣшной душѣ такъ же искренно, какъ плакала ребенкомъ. Эти рыданія и мольбы отдались эхомъ въ пустой оболочкѣ, заключавшей въ себѣ терзающуюся душу, и душа Инге была какъ бы подавлена этою нежданною любовью къ ней на небѣ. Божій ангелъ плакалъ о ней! Чѣмъ она заслужила это? Измученная душа оглянулась на всю свою жизнь, на все содѣянное ею и залилась слезами, какихъ никогда не знавала Инге. Жалость къ самой себѣ наполнила ее: ей казалось, что двери милосердія останутся для нея запертыми навѣки вѣчные! И вотъ, едва она съ сокрушеніемъ сознала это, въ подземную пропасть проникъ лучъ свѣта, сильнѣе солнечнаго, который растопляетъ снѣжнаго истукана, слѣпленнаго на дворѣ мальчуганами, и быстрѣе, чѣмъ таетъ на теплыхъ губкахъ ребенка снѣжинка, растаяла окаменѣлая оболочка Инге. Маленькая птичка молніей взвилась изъ глубины на волю. Но, очутившись среди бѣлаго свѣта, она съежилась отъ страха и стыда,—она всѣхъ боялась и стыдилась и поспѣшно спряталась въ темную трещину въ какой-то полуразрушившейся стѣнѣ. Тутъ она и сидѣла, съежившись, дрожа всѣмъ тѣломъ, не издавая ни звука,—у нея и не было голоса. Долго сидѣла она такъ, прежде чѣмъ осмѣлилась оглядѣться и полюбоваться великолѣпіемъ Божьяго міра. Да, великолѣпенъ былъ Божій міръ! Воздухъ былъ свѣжъ и мягокъ, ярко сіялъ мѣсяцъ, деревья и кусты благоухали; въ уголкѣ, гдѣ укрылась птичка, было такъ
пара кротких очей. Прошло уже много лет с тех пор, как маленькая девочка неутешно плакала о «бедной Инге»; малютка успела вырасти, состариться и была отозвана Господом Богом к Себе. В последнюю минуту, когда в душе вспыхивают ярким светом воспоминания целой жизни, вспомнились умирающей и её горькие слёзы об Инге, да так живо, что она невольно воскликнула: «Господи, может быть, и я, как Инге, сама того не ведая, попирала ногами Твои всеблагие дары, может быть, и моя душа была заражена спесью, и только Твоё милосердие не дало мне пасть ниже, но поддержало меня! Не оставь же меня в последний мой час!»
И телесные очи умирающей закрылись, а духовные отверзлись, и так как Инге была её последнею мыслью, то она и узрела своим духовным взором то, что было скрыто от земного — увидала, как низко пала Инге. При этом зрелище благочестивая душа залилась слезами и явилась к престолу Царя Небесного, плача и молясь о грешной душе так же искренно, как плакала ребёнком. Эти рыдания и мольбы отдались эхом в пустой оболочке, заключавшей в себе терзающуюся душу, и душа Инге была как бы подавлена этою нежданною любовью к ней на небе. Божий ангел плакал о ней! Чем она заслужила это? Измученная душа оглянулась на всю свою жизнь, на всё содеянное ею и залилась слезами, каких никогда не знавала Инге. Жалость к самой себе наполнила её: ей казалось, что двери милосердия останутся для неё запертыми навеки вечные! И вот, едва она с сокрушением сознала это, в подземную пропасть проник луч света, сильнее солнечного, который растопляет снежного истукана, слепленного на дворе мальчуганами, и быстрее, чем тает на тёплых губках ребёнка снежинка, растаяла окаменелая оболочка Инге. Маленькая птичка молнией взвилась из глубины на волю. Но, очутившись среди белого света, она съёжилась от страха и стыда, — она всех боялась и стыдилась и поспешно спряталась в тёмную трещину в какой-то полуразрушившейся стене. Тут она и сидела, съёжившись, дрожа всем телом, не издавая ни звука, — у неё и не было голоса. Долго сидела она так, прежде чем осмелилась оглядеться и полюбоваться великолепием Божьего мира. Да, великолепен был Божий мир! Воздух был свеж и мягок, ярко сиял месяц, деревья и кусты благоухали; в уголке, где укрылась птичка, было так
