пичною галлереей. Окошечки въ домѣ были маленькіе, узенькіе даже въ главной залѣ, гдѣ происходили танцы. Впрочемъ, при послѣднемъ владѣльцѣ въ домѣ ужъ не танцовали, хотя въ залѣ все еще хранился старинный барабанъ, игравшій когда-то роль въ оркестрѣ. Тутъ же стоялъ шкафъ, весь покрытый искусною рѣзьбою; въ немъ хранились рѣдкія цвѣточныя луковицы,—госпожа Груббе занималась садоводствомъ. Супругъ же ея предпочиталъ стрѣлять волковъ да кабановъ, а за нимъ всюду слѣдовала и маленькая дочка его Марія. Лѣтъ пяти отъ роду она уже преважно сидѣла на конѣ и смѣло посматривала кругомъ своими большими черными глазами. Ее очень забавляло щелкать бичомъ надъ головами охотничьихъ собакъ, отецъ же предпочиталъ, чтобы она щелкала имъ по спинамъ крестьянскихъ мальчишекъ, которые сбѣгались глазѣть на господъ.
Возлѣ самой усадьбы стояла землянка одного крестьянина. У него былъ сынъ Сёренъ, однихъ лѣтъ съ дочерью господина. Сёренъ мастеръ былъ карабкаться по деревьямъ, и барышня постоянно заставляла его доставать ей птичьи гнѣзда. Птицы вопили, что было мочи, а одна изъ самыхъ большихъ взяла разъ, да и клюнула мальчишку прямо въ бровь. Кровь полилась ручьемъ, думали, что съ нею вытечетъ и глазъ, но нѣтъ, онъ уцѣлѣлъ. Марія Груббе звала мальчика: „мой Сёренъ“; это было знакомъ большого благоволенія, и оно таки пригодилось однажды самому отцу мальчика, бѣдняку Іону. Онъ какъ-то разъ провинился, и его посадили верхомъ на кобылку, т.-е. на узкую острую дощечку, укрѣпленную на четырехъ деревянныхъ подпоркахъ, а къ ногамъ привязали тяжелые камни, чтобы ему не сидѣлось черезчуръ удобно. Бѣднякъ корчилъ страдальческія гримасы, Сёренъ ревѣлъ и просилъ заступничества Маріи. Она сейчасъ же велѣла спустить крестьянина съ кобылки, но ее не послушались. Тогда она затопала ногами по каменной мостовой двора и такъ рванула своего отца за рукавъ, что рукавъ треснулъ. Ужъ она умѣла поставить на своемъ! Пришлось уступить ей и освободить отца Сёрена.
Госпожа Груббе, которая въ это время вышла на дворъ, погладила дочку по головкѣ и ласково поглядѣла на нее, но Марія не поняла причины.
Ее больше тянуло къ охотничьимъ собакамъ, чѣмъ къ матери, и мать одна отправилась въ садъ, къ озеру, поросшему тростникомъ, кувшинками и другими красивыми болотными цвѣ-
пичною галереей. Окошечки в доме были маленькие, узенькие даже в главной зале, где происходили танцы. Впрочем, при последнем владельце в доме уж не танцевали, хотя в зале всё ещё хранился старинный барабан, игравший когда-то роль в оркестре. Тут же стоял шкаф, весь покрытый искусною резьбою; в нём хранились редкие цветочные луковицы, — госпожа Груббе занималась садоводством. Супруг же её предпочитал стрелять волков да кабанов, а за ним всюду следовала и маленькая дочка его Мария. Лет пяти от роду она уже преважно сидела на коне и смело посматривала кругом своими большими чёрными глазами. Её очень забавляло щёлкать бичом над головами охотничьих собак, отец же предпочитал, чтобы она щёлкала им по спинам крестьянских мальчишек, которые сбегались глазеть на господ.
Возле самой усадьбы стояла землянка одного крестьянина. У него был сын Сёрен, одних лет с дочерью господина. Сёрен мастер был карабкаться по деревьям, и барышня постоянно заставляла его доставать ей птичьи гнёзда. Птицы вопили, что было мочи, а одна из самых больших взяла раз, да и клюнула мальчишку прямо в бровь. Кровь полилась ручьём, думали, что с нею вытечет и глаз, но нет, он уцелел. Мария Груббе звала мальчика: «мой Сёрен»; это было знаком большого благоволения, и оно таки пригодилось однажды самому отцу мальчика, бедняку Иону. Он как-то раз провинился, и его посадили верхом на кобылку, т. е. на узкую острую дощечку, укреплённую на четырёх деревянных подпорках, а к ногам привязали тяжёлые камни, чтобы ему не сиделось чересчур удобно. Бедняк корчил страдальческие гримасы, Сёрен ревел и просил заступничества Марии. Она сейчас же велела спустить крестьянина с кобылки, но её не послушались. Тогда она затопала ногами по каменной мостовой двора и так рванула своего отца за рукав, что рукав треснул. Уж она умела поставить на своём! Пришлось уступить ей и освободить отца Сёрена.
Госпожа Груббе, которая в это время вышла на двор, погладила дочку по головке и ласково поглядела на неё, но Мария не поняла причины.
Её больше тянуло к охотничьим собакам, чем к матери, и мать одна отправилась в сад, к озеру, поросшему тростником, кувшинками и другими красивыми болотными цве-
