выслали сюда своихъ представителей, чтобы старые лини и лещи, да юркіе окуни и обросшіе мхомъ карпы могли составить себѣ понятіе и высказать свое мнѣніе объ этой породѣ живыхъ созданій.
— Это чешуйчатыя твари!—сказала покрытая тиною килька.—Но они мѣняютъ чешую по нѣскольку разъ въ день и издаютъ ртомъ звуки, которые называютъ рѣчью. Мы не мѣняемъ чешую такъ часто и объясняемся другъ съ другомъ гораздо проще: движеніемъ губъ, да таращеніемъ глазъ. Мы во многомъ опередили людей!
— Плавать-то они все-таки выучились!—сказала маленькая прѣсноводная рыбка.—Я изъ большого внутренняго озера; такъ вотъ тамъ люди плаваютъ въ теплую погоду, но сначала снимаютъ съ себя чешуи! Плавать же ихъ выучили лягушки,—они тоже отталкиваются задними лапами и гребутъ передними, но не долго выдерживаютъ. Они хотятъ походить на насъ, да нѣтъ, шалишь! Бѣдные люди!
И рыбы таращили глаза, воображая, что толпа людей, которыхъ онѣ видѣли при яркомъ дневномъ свѣтѣ, все еще двигается мимо; да, онѣ были вполнѣ увѣрены, что все еще видятъ тѣхъ же самыхъ людей, которые—такъ сказать—впервые потрясли ихъ зрительные нервы.
Маленькій окунь, съ красивою тигровою чешуей и завидно горбатою спиной, увѣрялъ, что „человѣчья тина“ все еще тянется мимо,—онъ отлично видѣлъ ее!
— Я тоже вижу ее, ясно вижу!—подхватилъ золотистый линь.—Я еще вижу и эту красивую, хорошо сложенную человѣческую фигуру „длинноногую женщину“, или какъ тамъ ее зовутъ? У нея были такіе же движущіеся уголки губъ и горящіе глаза, какъ у насъ, два шара сзади и сложенный зонтикъ спереди, да еще бахрома изъ тины и разныя побрякушки! Ей бы слѣдовало поснимать съ себя все это, да ходить какъ мы, какъ создала природа, вотъ тогда бы и она походила на почтеннаго линя—насколько вообще люди способны походить на насъ!
— А куда дѣвался тотъ человѣкъ-самецъ, котораго тащили на удочкѣ? Онъ сидѣлъ въ тележкѣ, въ рукахъ у него была бумага, чернила и перо, и онъ все записывалъ, да отмѣчалъ что-то. Что онъ изображаетъ? Другіе называли его репортеромъ.
— Онъ все еще катается тутъ!—сказала обросшая мхомъ дѣвица изъ породы карасей, поперхнувшаяся житейскимъ опы-
выслали сюда своих представителей, чтобы старые лини и лещи, да юркие окуни и обросшие мхом карпы могли составить себе понятие и высказать своё мнение об этой породе живых созданий.
— Это чешуйчатые твари! — сказала покрытая тиною килька. — Но они меняют чешую по нескольку раз в день и издают ртом звуки, которые называют речью. Мы не меняем чешую так часто и объясняемся друг с другом гораздо проще: движением губ, да таращением глаз. Мы во многом опередили людей!
— Плавать-то они всё-таки выучились! — сказала маленькая пресноводная рыбка. — Я из большого внутреннего озера; так вот там люди плавают в тёплую погоду, но сначала снимают с себя чешуи! Плавать же их выучили лягушки, — они тоже отталкиваются задними лапами и гребут передними, но недолго выдерживают. Они хотят походить на нас, да нет, шалишь! Бедные люди!
И рыбы таращили глаза, воображая, что толпа людей, которых они видели при ярком дневном свете, всё ещё двигается мимо; да, они были вполне уверены, что всё ещё видят тех же самых людей, которые — так сказать — впервые потрясли их зрительные нервы.
Маленький окунь, с красивою тигровою чешуёй и завидно горбатою спиной, уверял, что «человечья тина» всё ещё тянется мимо, — он отлично видел её!
— Я тоже вижу её, ясно вижу! — подхватил золотистый линь. — Я ещё вижу и эту красивую, хорошо сложенную человеческую фигуру «длинноногую женщину», или как там её зовут? У неё были такие же движущиеся уголки губ и горящие глаза, как у нас, два шара сзади и сложенный зонтик спереди, да ещё бахрома из тины и разные побрякушки! Ей бы следовало поснимать с себя всё это, да ходить как мы, как создала природа, вот тогда бы и она походила на почтенного линя — насколько вообще люди способны походить на нас!
— А куда девался тот человек-самец, которого тащили на удочке? Он сидел в тележке, в руках у него была бумага, чернила и перо, и он всё записывал, да отмечал что-то. Что он изображает? Другие называли его репортёром.
— Он всё ещё катается тут! — сказала обросшая мхом девица из породы карасей, поперхнувшаяся житейским опы-
