газетами и письмами. Проходя мимо чуланчика подъ лѣстницей, онъ услышалъ тамъ какой-то пискъ и подумалъ было, что туда забился цыпленокъ. Но оказалась, что тамъ всхлипываетъ генеральская дочка въ кисеѣ и кружевахъ.
— Только не говори папѣ и мамѣ,—они разсердятся!—сказала она.
— О чемъ барышня?—спросилъ Георгъ.
— Все сгоритъ!—отвѣтила она.—Тамъ горитъ!
Георгъ отворилъ дверь въ дѣтскую; оконныя занавѣски почти всѣ обгорѣли, карнизъ пылалъ. Георгъ подпрыгнулъ, сорвалъ занавѣски, созвалъ людей. Не будь его, вспыхнулъ бы настоящій пожаръ.
Генералъ и генеральша подвергли Эмилію допросу.
— Я только взяла одну спичку, чиркнула, она сейчасъ загорѣлась и занавѣска тоже! Я стала плевать на нее, чтобы потушить, плевала, плевала, но у меня не хватило слюней… Тогда я убѣжала и спряталась,—я боялась, что papa и maman разсердятся!
— Плевала, плевала!—замѣтилъ генералъ.—Это еще что за слово? Ты его слышала когда-нибудь отъ papa или отъ maman? Это все оттуда, изъ подвала!
Маленькому Георгу все-таки дали цѣлыхъ четыре скиллинга. Онъ спустилъ ихъ не въ булочной, а въ копилку, и скоро тамъ набралось ихъ столько, что онъ могъ купить себѣ ящичекъ съ красками—раскрашивать свои рисунки, а рисовалъ онъ много. Картинки какъ будто сами собой сыпались на бумагу съ кончика его карандаша. Первые же раскрашенные рисунки пошли въ подарокъ Эмиліи.
— Charmant!—изрекъ генералъ, и даже генеральша была принуждена сознаться, что можно догадаться, что́ именно хотѣлъ изобразить мальчуганъ. „Въ немъ есть талантъ!“ Вотъ съ какимъ извѣстіемъ вернулась въ подвалъ жена привратника.
Генералъ и генеральша были люди знатные; на каретѣ ихъ красовалось цѣлыхъ два герба,—у каждаго изъ супруговъ былъ свой. Генеральшинъ гербъ красовался и на всемъ ея бѣльѣ, даже на ночномъ чепчикѣ и туалетномъ мѣшкѣ. Ея гербъ былъ такой драгоцѣнный! Онъ стоилъ ея папашѣ много блестящихъ червонцевъ,—ни папаша, ни даже дочка не родились съ гербомъ; она появилась на свѣтъ за семь лѣтъ до пріобрѣтенія его папашею. Это отлично помнили всѣ, кромѣ ихъ самихъ.
газетами и письмами. Проходя мимо чуланчика под лестницей, он услышал там какой-то писк и подумал было, что туда забился цыплёнок. Но оказалась, что там всхлипывает генеральская дочка в кисее и кружевах.
— Только не говори папе и маме, — они рассердятся! — сказала она.
— О чём барышня? — спросил Георг.
— Всё сгорит! — ответила она. — Там горит!
Георг отворил дверь в детскую; оконные занавески почти все обгорели, карниз пылал. Георг подпрыгнул, сорвал занавески, созвал людей. Не будь его, вспыхнул бы настоящий пожар.
Генерал и генеральша подвергли Эмилию допросу.
— Я только взяла одну спичку, чиркнула, она сейчас загорелась и занавеска тоже! Я стала плевать на неё, чтобы потушить, плевала, плевала, но у меня не хватило слюней… Тогда я убежала и спряталась, — я боялась, что papa и maman рассердятся!
— Плевала, плевала! — заметил генерал. — Это ещё что за слово? Ты его слышала когда-нибудь от papa или от maman? Это всё оттуда, из подвала!
Маленькому Георгу всё-таки дали целых четыре скиллинга. Он спустил их не в булочной, а в копилку, и скоро там набралось их столько, что он мог купить себе ящичек с красками — раскрашивать свои рисунки, а рисовал он много. Картинки как будто сами собой сыпались на бумагу с кончика его карандаша. Первые же раскрашенные рисунки пошли в подарок Эмилии.
— Charmant! — изрёк генерал, и даже генеральша была принуждена сознаться, что можно догадаться, что именно хотел изобразить мальчуган. «В нём есть талант!» Вот с каким известием вернулась в подвал жена привратника.
Генерал и генеральша были люди знатные; на карете их красовалось целых два герба, — у каждого из супругов был свой. Генеральшин герб красовался и на всём её белье, даже на ночном чепчике и туалетном мешке. Её герб был такой драгоценный! Он стоил её папаше много блестящих червонцев, — ни папаша, ни даже дочка не родились с гербом; она появилась на свет за семь лет до приобретения его папашею. Это отлично помнили все, кроме их самих.
