меня, и я сама больше не вѣрила ни въ себя, ни въ свѣтъ. Тяжелое выдалось для меня времячко!
Но вотъ, однажды явился путешественникъ; ему, конечно, сейчасъ же подсунули меня, и онъ былъ такъ простъ, что взялъ меня за ходячую монету. Но когда онъ въ свою очередь хотѣлъ расплатиться мною, я опять услышала крикъ: „Она фальшивая! Не годится!“
„Мнѣ дали ее за настоящую!“ сказалъ путешественникъ и вглядѣлся въ меня пристальнѣе. Вдругъ на лицѣ его появилась улыбка; этого еще не случалось при видѣ меня ни съ однимъ лицомъ. „Нѣтъ, что же это!“ сказалъ онъ. „Вѣдь, это наша родная монетка, хорошая, честная монетка съ моей родины, а въ ней пробили дырку и зовутъ ее фальшивою! Вотъ забавно! Надо будетъ сберечь тебя и взять съ собою домой!“
То-то я обрадовалась! Меня опять называютъ хорошею, настоящею монеткою, хотятъ взять домой, гдѣ всѣ и каждый узнаютъ меня, будутъ знать, что я чисто серебряная, настоящей чеканки! Я бы засверкала отъ радости искрами, да это не въ моей натурѣ; искры испускаетъ сталь, а не серебро.
Меня завернули въ тонкую бѣлую бумажку, чтобы не смѣшать съ другими монетами и не затерять; вынимали меня только въ торжественныхъ случаяхъ, при встрѣчахъ съ земляками, и тогда обо мнѣ отзывались необыкновенно хорошо. Всѣ говорили, что я очень интересна. Забавно, что можно быть интересною, не говоря ни слова!
И вотъ, я попала домой! Миновали мои мытарства, потекла счастливая жизнь; я, вѣдь, была чисто серебряная, настоящей чеканки, и мнѣ совсѣмъ не вредило, что во мнѣ была пробита дырка, какъ въ фальшивой: что за бѣда, если на самомъ дѣлѣ ты не фальшивая! Да, надо имѣть терпѣніе: перемелется—все мука будетъ! Въ это я теперь твердо вѣрю!—заключила свой разсказъ монетка.
меня, и я сама больше не верила ни в себя, ни в свет. Тяжёлое выдалось для меня времечко!
Но вот, однажды явился путешественник; ему, конечно, сейчас же подсунули меня, и он был так прост, что взял меня за ходячую монету. Но когда он в свою очередь хотел расплатиться мною, я опять услышала крик: «Она фальшивая! Не годится!»
«Мне дали её за настоящую!» сказал путешественник и вгляделся в меня пристальнее. Вдруг на лице его появилась улыбка; этого ещё не случалось при виде меня ни с одним лицом. «Нет, что же это!» сказал он. «Ведь, это наша родная монетка, хорошая, честная монетка с моей родины, а в ней пробили дырку и зовут её фальшивою! Вот забавно! Надо будет сберечь тебя и взять с собою домой!»
То-то я обрадовалась! Меня опять называют хорошею, настоящею монеткою, хотят взять домой, где все и каждый узнают меня, будут знать, что я чисто серебряная, настоящей чеканки! Я бы засверкала от радости искрами, да это не в моей натуре; искры испускает сталь, а не серебро.
Меня завернули в тонкую белую бумажку, чтобы не смешать с другими монетами и не затерять; вынимали меня только в торжественных случаях, при встречах с земляками, и тогда обо мне отзывались необыкновенно хорошо. Все говорили, что я очень интересна. Забавно, что можно быть интересною, не говоря ни слова!
И вот, я попала домой! Миновали мои мытарства, потекла счастливая жизнь; я, ведь, была чисто серебряная, настоящей чеканки, и мне совсем не вредило, что во мне была пробита дырка, как в фальшивой: что за беда, если на самом деле ты не фальшивая! Да, надо иметь терпение: перемелется — всё мука будет! В это я теперь твёрдо верю! — заключила свой рассказ монетка.
Вотъ мы и на сѣверѣ Ютландіи, сѣвернѣе „Дикаго болота“. Тутъ уже слышится вой моря. Море, вѣдь, отсюда близехонько, но его загораживаетъ отъ насъ песчаный холмъ. Холмъ этотъ давно у насъ передъ глазами, но мы все еще не доѣхали до
Вот мы и на севере Ютландии, севернее «Дикого болота». Тут уже слышится вой моря. Море, ведь, отсюда близёхонько, но его загораживает от нас песчаный холм. Холм этот давно у нас перед глазами, но мы всё ещё не доехали до
