крестная мать Бабетты, знатная барыня, англичанка, со своими дочерьми и молодымъ родственникомъ. Они только что прибыли туда, но мельникъ уже успѣлъ побывать у нихъ и сообщить имъ и о помолвкѣ Бабетты съ Руди, и объ орленкѣ, и о праздникѣ въ Интерлакенѣ, словомъ—обо всемъ. Все это очень понравилось дамамъ и сильно расположило ихъ въ пользу Руди, Бабетты и самого мельника. И вотъ, ихъ всѣхъ троихъ пригласили пріѣхать въ Монтрэ; они и пріѣхали: надо же было крестной матери повидать Бабетту, а Бабеттѣ—крестную мать.
На пароходъ садились какъ разъ у небольшого городка Вильнева, у конца Женевскаго озера, и черезъ полчаса пріѣзжали въ Вевэ, что лежитъ чуть пониже Монтрэ. Берегъ этотъ воспѣтъ поэтами; тутъ, въ тѣни орѣховыхъ деревьевъ, сиживалъ у глубокаго голубовато-зеленаго озера Байронъ и писалъ свою дивную поэму о Шильонскомъ узникѣ; тутъ, гдѣ отражаются въ водѣ плакучія ивы Кларана, ходилъ Руссо, обдумывая свою „Элоизу“. Рона скользитъ у подножія высокихъ снѣжныхъ горъ Савойи; неподалеку отъ впаденія рѣки, на озерѣ лежитъ островокъ, такой маленькій, что съ берега кажется просто лодкой. Собственно говоря, это небольшая скала, которую лѣтъ сто тому назадъ одна дама велѣла обложить камнями, покрыть землей и засадить акаціями. Три акаціи покрывали теперь своею тѣнью весь островокъ. Бабетта пришла въ восторгъ отъ этого клочка земли, онъ показался ей милѣе всего, что они видѣли по пути, и ей непремѣнно захотѣлось побывать на немъ. Тамъ должно быть чудесно, восхитительно! Непремѣнно надо заѣхать туда! Но пароходъ проѣхалъ, какъ и слѣдовало, мимо—прямо въ Вевэ.
Оттуда маленькая компанія отправилась по дорогѣ въ Монтрэ; дорога шла въ гору между двумя рядами бѣлыхъ, освѣщенныхъ солнцемъ стѣнъ, которыми были обнесены виноградники; дома поселянъ ютились въ тѣни фиговыхъ деревьевъ, въ садахъ росли лавры и кипарисы. Пансіонъ, гдѣ жила крестная мать, лежалъ на полпути между Вевэ и Монтрэ.
Гостей ожидалъ самый радушный пріемъ. Крестная мать оказалась высокою, привѣтливою дамой, съ круглымъ улыбающимся лицомъ. Въ дѣтствѣ она, навѣрно, походила на одного изъ рафаэлевскихъ херувимовъ; теперь же херувимъ успѣлъ состариться; вьющіеся волосы, окружавшіе когда-то его личико золотымъ ореоломъ, были теперь сѣды. Дочери ея были нарядно одѣтыя,
крёстная мать Бабетты, знатная барыня, англичанка, со своими дочерьми и молодым родственником. Они только что прибыли туда, но мельник уже успел побывать у них и сообщить им и о помолвке Бабетты с Руди, и об орлёнке, и о празднике в Интерлакене, словом — обо всём. Всё это очень понравилось дамам и сильно расположило их в пользу Руди, Бабетты и самого мельника. И вот, их всех троих пригласили приехать в Монтрэ; они и приехали: надо же было крёстной матери повидать Бабетту, а Бабетте — крёстную мать.
На пароход садились как раз у небольшого городка Вильнева, у конца Женевского озера, и через полчаса приезжали в Вевэ, что лежит чуть пониже Монтрэ. Берег этот воспет поэтами; тут, в тени ореховых деревьев, сиживал у глубокого голубовато-зелёного озера Байрон и писал свою дивную поэму о Шильонском узнике; тут, где отражаются в воде плакучие ивы Кларана, ходил Руссо, обдумывая свою «Элоизу». Рона скользит у подножия высоких снежных гор Савойи; неподалеку от впадения реки, на озере лежит островок, такой маленький, что с берега кажется просто лодкой. Собственно говоря, это небольшая скала, которую лет сто тому назад одна дама велела обложить камнями, покрыть землёй и засадить акациями. Три акации покрывали теперь своею тенью весь островок. Бабетта пришла в восторг от этого клочка земли, он показался ей милее всего, что они видели по пути, и ей непременно захотелось побывать на нём. Там должно быть чудесно, восхитительно! Непременно надо заехать туда! Но пароход проехал, как и следовало, мимо — прямо в Вевэ.
Оттуда маленькая компания отправилась по дороге в Монтрэ; дорога шла в гору между двумя рядами белых, освещённых солнцем стен, которыми были обнесены виноградники; дома поселян ютились в тени фиговых деревьев, в садах росли лавры и кипарисы. Пансион, где жила крёстная мать, лежал на полпути между Вевэ и Монтрэ.
Гостей ожидал самый радушный приём. Крёстная мать оказалась высокою, приветливою дамой, с круглым улыбающимся лицом. В детстве она, наверно, походила на одного из рафаэлевских херувимов; теперь же херувим успел состариться; вьющиеся волосы, окружавшие когда-то его личико золотым ореолом, были теперь седы. Дочери её были нарядно одетые,
