смотрятъ на погоду,—и въ дождь, и въ солнце они одинаково на своихъ мѣстахъ.
Лѣтъ двадцать тому съ небольшимъ, стаивалъ тутъ иногда, но всегда въ сторонкѣ отъ другихъ дѣтей, одинъ маленькій мальчуганъ. Онъ тоже выходилъ торговать, но стоялъ всегда съ такимъ серьезнымъ личикомъ и такъ крѣпко сжималъ въ рукахъ корзинку съ товарами, какъ будто ни за что не желалъ разставаться съ ними. Именно эта серьезность крохотнаго мальчугана и привлекала на него общее вниманіе. Его подзывали, и онъ почти всегда торговалъ счастливѣе всѣхъ своихъ товарищей, самъ не зная почему. Повыше, на горѣ, жилъ его дѣдушка, который и вырѣзывалъ всѣ эти изящные, прелестные домики. Въ хижинѣ у нихъ стоялъ старый шкафъ, биткомъ набитый разными рѣзными вещицами; тамъ были и орѣшные щелкуны, и ножи, и вилки, и ящики, украшенные затѣйливою рѣзьбой: завитушками, гирляндами и скачущими сернами. У любого ребенка разбѣжались бы глаза, но Руди—такъ звали мальчика—больше заглядывался на старое ружье, подвѣшенное къ потолку. Дѣдушка сказалъ мальчику, что ружье будетъ современемъ его, но не раньше, чѣмъ онъ подрастетъ и окрѣпнетъ настолько, что сумѣетъ справляться съ такой вещью.
Какъ ни малъ былъ Руди, ему уже приходилось пасти козъ, и, если умѣть лазать, какъ козы, значитъ быть хорошимъ пастухомъ, то Руди былъ отличнымъ. Онъ лазалъ даже повыше козъ, взлѣзалъ за птичьими гнѣздами на самыя высокія деревья. Большой смѣльчакъ былъ Руди, но улыбку на его лицѣ видали лишь въ тѣ минуты, когда онъ прислушивался къ шуму водопада или грохоту лавины. Никогда не игралъ онъ съ другими дѣтьми и сходился съ ними лишь когда дѣдушка высылалъ его продавать разныя бездѣлушки, что́ Руди не особенно-то было по вкусу. Онъ больше любилъ карабкаться одинъ по горамъ, или сидѣть подлѣ дѣда и слушать его разсказы о старинѣ и о народѣ, живущемъ вблизи, въ Мейрингѣ, откуда онъ самъ былъ родомъ. Народъ этотъ не жилъ тутъ съ сотворенія міра—разсказывалъ дѣдушка—но пришелъ сюда съ сѣвера, оставивъ тамъ своихъ родичей, шведовъ. Такія свѣдѣнія обогащали умъ Руди, но онъ получалъ свѣдѣнія и инымъ путемъ—отъ домашнихъ животныхъ. У нихъ была большая собака, по имени Айола, принадлежавшая еще покойному отцу Руди, и
смотрят на погоду, — и в дождь, и в солнце они одинаково на своих местах.
Лет двадцать тому с небольшим, стаивал тут иногда, но всегда в сторонке от других детей, один маленький мальчуган. Он тоже выходил торговать, но стоял всегда с таким серьёзным личиком и так крепко сжимал в руках корзинку с товарами, как будто ни за что не желал расставаться с ними. Именно эта серьёзность крохотного мальчугана и привлекала на него общее внимание. Его подзывали, и он почти всегда торговал счастливее всех своих товарищей, сам не зная почему. Повыше, на горе, жил его дедушка, который и вырезывал все эти изящные, прелестные домики. В хижине у них стоял старый шкаф, битком набитый разными резными вещицами; там были и орешные щелкуны, и ножи, и вилки, и ящики, украшенные затейливою резьбой: завитушками, гирляндами и скачущими сернами. У любого ребёнка разбежались бы глаза, но Руди — так звали мальчика — больше заглядывался на старое ружьё, подвешенное к потолку. Дедушка сказал мальчику, что ружьё будет со временем его, но не раньше, чем он подрастёт и окрепнет настолько, что сумеет справляться с такой вещью.
Как ни мал был Руди, ему уже приходилось пасти коз, и, если уметь лазать, как козы, значит быть хорошим пастухом, то Руди был отличным. Он лазал даже повыше коз, взлезал за птичьими гнёздами на самые высокие деревья. Большой смельчак был Руди, но улыбку на его лице видали лишь в те минуты, когда он прислушивался к шуму водопада или грохоту лавины. Никогда не играл он с другими детьми и сходился с ними лишь когда дедушка высылал его продавать разные безделушки, что Руди не особенно-то было по вкусу. Он больше любил карабкаться один по горам, или сидеть подле деда и слушать его рассказы о старине и о народе, живущем вблизи, в Мейринге, откуда он сам был родом. Народ этот не жил тут с сотворения мира — рассказывал дедушка — но пришёл сюда с севера, оставив там своих родичей, шведов. Такие сведения обогащали ум Руди, но он получал сведения и иным путём — от домашних животных. У них была большая собака, по имени Айола, принадлежавшая ещё покойному отцу Руди, и
