нашею землею, въ эпоху господства пара, неустанной работы, господина „Безкровнаго“ и его подручныхъ.
У нея великое любвеобильное сердце женщины; въ ея душѣ горитъ священное пламя весталки и огонь страсти. Одарена она быстрымъ, яркимъ, какъ молнія, умомъ, проникающимъ черезъ тьму тысячелѣтій; въ немъ, какъ въ призмѣ, отражаются всѣ оттѣнки господствовавшихъ когда-либо людскихъ мнѣній, смѣнявшихся согласно модѣ. Силу и сокровище новой Музы составляетъ лебединое опереніе фантазіи, вытканное наукой и оживленное первобытными силами природы.
Она дитя народа по отцу; здравомыслящая, съ здоровою душою, серьезными глазами и улыбкой на устахъ. По матери же она ведетъ родъ отъ знатныхъ, академически-образованныхъ эмигрантовъ, хранящихъ память о золотой эпохѣ „рококо“. Муза новаго вѣка уродилась душой и тѣломъ въ обоихъ.
„На зубокъ“ ей положили въ колыбель великолѣпные дары. Въ изобиліи были насыпаны туда, словно лакомства, загадки природы съ разгадками; изъ водолазнаго колокола высыпали ей разныя бездѣлушки и диковинки морского дна. На пологѣ была отпечатана карта неба, напоминающаго океанъ съ миріадами острововъ-міровъ. Солнце рисовало ей картинки; фотографія должна была доставлять игрушки.
Кормилица пѣла ей пѣсни сѣвернаго скальда Эйвинда и восточнаго пѣвца Фирдуси, пѣсни миннезингеровъ и пѣсни, что выливались изъ глубины истинно-поэтической души шаловливаго Гейне. Много, даже слишкомъ много, разсказывала ей кормилица. Муза знаетъ и наводящія ужасъ преданія пра-пра-бабушки Эдды, преданія, въ которыхъ какъ бы слышится свистъ кровавыхъ крылъ проклятій. Она прослушала въ четверть часа и всю восточную фантазію—„Тысячу и одну ночь“.
Муза новаго вѣка еще дитя, но она уже выпрыгнула изъ колыбели; она полна стремленія, но еще и сама не знаетъ, къ чему ей стремиться.
Она еще играетъ въ своей просторной дѣтской, наполненной сокровищами искусствъ и бездѣлушками стиля рококо. Тутъ же и чудныя мраморныя изваянія греческой трагедіи и римской комедіи; по стѣнамъ развѣшаны, словно сухія травы, народныя пѣсни; стоитъ ей поцѣловать ихъ, и онѣ пышно распустятся, свѣжія, благоухающія! Вокругъ нея раздаются безсмертныя созвучія Бетховена, Глюка, Моцарта и другихъ ве-
нашею землею, в эпоху господства пара, неустанной работы, господина «Бескровного» и его подручных.
У неё великое любвеобильное сердце женщины; в её душе горит священное пламя весталки и огонь страсти. Одарена она быстрым, ярким, как молния, умом, проникающим через тьму тысячелетий; в нём, как в призме, отражаются все оттенки господствовавших когда-либо людских мнений, сменявшихся согласно моде. Силу и сокровище новой Музы составляет лебединое оперение фантазии, вытканное наукой и оживлённое первобытными силами природы.
Она дитя народа по отцу; здравомыслящая, с здоровою душою, серьёзными глазами и улыбкой на устах. По матери же она ведёт род от знатных, академически-образованных эмигрантов, хранящих память о золотой эпохе «рококо». Муза нового века уродилась душой и телом в обоих.
«На зубок» ей положили в колыбель великолепные дары. В изобилии были насыпаны туда, словно лакомства, загадки природы с разгадками; из водолазного колокола высыпали ей разные безделушки и диковинки морского дна. На пологе была отпечатана карта неба, напоминающего океан с мириадами островов-миров. Солнце рисовало ей картинки; фотография должна была доставлять игрушки.
Кормилица пела ей песни северного скальда Эйвинда и восточного певца Фирдуси, песни миннезингеров и песни, что выливались из глубины истинно-поэтической души шаловливого Гейне. Много, даже слишком много, рассказывала ей кормилица. Муза знает и наводящие ужас предания пра-пра-бабушки Эдды, предания, в которых как бы слышится свист кровавых крыл проклятий. Она прослушала в четверть часа и всю восточную фантазию — «Тысячу и одну ночь».
Муза нового века ещё дитя, но она уже выпрыгнула из колыбели; она полна стремления, но ещё и сама не знает, к чему ей стремиться.
Она ещё играет в своей просторной детской, наполненной сокровищами искусств и безделушками стиля рококо. Тут же и чудные мраморные изваяния греческой трагедии и римской комедии; по стенам развешаны, словно сухие травы, народные песни; стоит ей поцеловать их, и они пышно распустятся, свежие, благоухающие! Вокруг неё раздаются бессмертные созвучия Бетховена, Глюка, Моцарта и других ве-
