хватать отъ полу до потолка, обростетъ зажжеными свѣчками, вызолоченными яблоками и разноцвѣтными сѣточками съ гостинцами. Грѣлка согрѣваетъ не хуже печки, я вытащу изъ кармана книжку со сказками и буду читать въ слухъ. Всѣ дѣтки въ комнатѣ притихнутъ, зато куколки на елкѣ оживутъ, восковой ангелочекъ на самой верхушкѣ ея затрепещетъ золочеными крылышками, слетитъ и расцѣлуетъ всѣхъ, кто въ комнатѣ—и малютокъ и взрослыхъ, и даже бѣдныхъ дѣтокъ, что стоятъ за дверями и славятъ Христа и звѣзду Виѳлеемскую.“
— Теперь дилижансъ можетъ отъѣхать!—сказалъ часовой.—Вся дюжина тутъ! Пусть подъѣзжаетъ слѣдующій!
— Пусть сначала войдутъ эти двѣнадцать!—сказалъ дежурный капитанъ.—По одному заразъ! Паспорта остаются у меня. Каждому паспортъ выданъ на одинъ мѣсяцъ; по истеченіи срока я сдѣлаю помѣтку о поведеніи каждаго. Пожалуйте, господинъ Январь! Не угодно ли вамъ войти?
И тотъ вошелъ.
Когда годъ кончится, я скажу тебѣ, что эти двѣнадцать пассажировъ принесли тебѣ и мнѣ, и всѣмъ остальнымъ. Теперь я этого еще не знаю, да и сами они не знаютъ,—удивительные, вѣдь, времена у насъ настали!
хватать от полу до потолка, обрастёт зажжёнными свечками, вызолоченными яблоками и разноцветными сеточками с гостинцами. Грелка согревает не хуже печки, я вытащу из кармана книжку со сказками и буду читать вслух. Все детки в комнате притихнут, зато куколки на ёлке оживут, восковой ангелочек на самой верхушке её затрепещет золочёными крылышками, слетит и расцелует всех, кто в комнате — и малюток и взрослых, и даже бедных деток, что стоят за дверями и славят Христа и звезду Вифлеемскую.»
— Теперь дилижанс может отъехать! — сказал часовой. — Вся дюжина тут! Пусть подъезжает следующий!
— Пусть сначала войдут эти двенадцать! — сказал дежурный капитан. — По одному зараз! Паспорта остаются у меня. Каждому паспорт выдан на один месяц; по истечении срока я сделаю пометку о поведении каждого. Пожалуйте, господин Январь! Не угодно ли вам войти?
И тот вошёл.
Когда год кончится, я скажу тебе, что эти двенадцать пассажиров принесли тебе и мне, и всем остальным. Теперь я этого ещё не знаю, да и сами они не знают, — удивительные, ведь, времена у нас настали!
Лошадь императора удостоилась золотыхъ подковъ, по одной на каждую ногу.
За что?
Она была чудо какъ красива, съ тонкими ногами, умными глазами и шелковистою гривою, ниспадавшей на ея шею длинною мантіей. Она носила своего господина въ пороховомъ дыму, подъ градомъ пуль, слышала ихъ свистъ и жужжаніе, и сама отбивалась отъ наступавшихъ непріятелей. Она защищалась отъ нихъ на жизнь и смерть, однимъ прыжкомъ перескочила со своимъ всадникомъ черезъ упавшую лошадь врага и тѣмъ спасла золотую корону императора и самую жизнь его, что́ подороже золотой короны. Вотъ за что она и удостоилась золотыхъ подковъ, по одной на каждую ногу.
А навозный жукъ тутъ какъ тутъ.—Сперва великіе міра
Лошадь императора удостоилась золотых подков, по одной на каждую ногу.
За что?
Она была чудо как красива, с тонкими ногами, умными глазами и шелковистою гривою, ниспадавшей на её шею длинною мантией. Она носила своего господина в пороховом дыму, под градом пуль, слышала их свист и жужжание, и сама отбивалась от наступавших неприятелей. Она защищалась от них на жизнь и смерть, одним прыжком перескочила со своим всадником через упавшую лошадь врага и тем спасла золотую корону императора и самую жизнь его, что подороже золотой короны. Вот за что она и удостоилась золотых подков, по одной на каждую ногу.
А навозный жук тут как тут. — Сперва великие мира
