вѣрно; онъ походилъ на инструментъ съ ослабѣвшими, переставшими звучать, струнами. Лишь на какое-нибудь мгновеніе, въ рѣдкія минуты, онѣ обрѣтали прежнюю упругость и звучали, да и то раздавалось всего нѣсколько отдѣльныхъ аккордовъ старыхъ мелодій. Картины прошлаго всплывали и опять исчезали, и Юргенъ снова сидѣлъ, безсмысленно вперивъ въ пространство неподвижный взоръ. Надо думать, что онъ, по крайней мѣрѣ, не страдалъ. Черные глаза утратили свой блескъ, смотрѣли безжизненными, тусклыми.
„Бѣдный, слабоумный Юргенъ!“ говорили про него.
Такъ вотъ до чего дожило дитя, которое мать носила подъ сердцемъ для жизни, столь богатой счастьемъ, что было бы „непростительной гордостью желать, не говоря уже—ожидать за предѣлами ея другой!“ Итакъ, всѣ богатыя способности души пошли прахомъ? Нужда, горе и бѣдствіе были его удѣломъ; онъ, какъ роскошная цвѣточная луковица, былъ выдернутъ изъ богатой почвы и брошенъ на песокъ—гнить! Развѣ не достойно было лучшей участи твореніе, созданное „по образу и подобію“ самого Бога? Развѣ все на свѣтѣ лишь игра пустыхъ случайностей? Нѣтъ! Милосердный Господь несомнѣнно готовилъ ему въ другой жизни награду за все, что онъ выстрадалъ въ этой. „Милосердіе Божіе превыше всѣхъ дѣлъ Его!“ Эти слова псалмопѣвца съ вѣрою повторяла благочестивая жена купца, и сердечною молитвой ея была молитва о скорѣйшемъ переселеніи Юргена въ царство Божьей милости, гдѣ царитъ вѣчная жизнь.
Клару похоронили на кладбищѣ, которое все больше и больше заносило пескомъ. Но Юргенъ, казалось, и не сознавалъ этого; это не входило въ узкую сферу его мыслей; онѣ ловили только обрывки прошлаго. Каждое воскресенье сопровождалъ онъ семейство купца въ церковь и сидѣлъ смирно, уставившись передъ собою безсмысленнымъ взоромъ. Но однажды, слушая пѣніе псалмовъ, онъ вздохнулъ, глаза его заблестѣли и остановились на томъ мѣстѣ близъ алтаря, гдѣ онъ годъ тому назадъ стоялъ на колѣняхъ рядомъ со своею умершею возлюбленною. Онъ назвалъ ея имя, поблѣднѣлъ, какъ полотно, и заплакалъ.
Ему помогли выйти изъ церкви, и онъ сказалъ, что ему совсѣмъ хорошо. Онъ уже не помнилъ, что́ съ нимъ случилось, не помнилъ ничего. Да, Господь тяжко испытывалъ его! Но можетъ-ли кто сомнѣваться въ мудрости и милосердіи Творца Нашего? Наше сердце, нашъ разумъ говорятъ намъ о Его муд-
верно; он походил на инструмент с ослабевшими, переставшими звучать, струнами. Лишь на какое-нибудь мгновение, в редкие минуты, они обретали прежнюю упругость и звучали, да и то раздавалось всего несколько отдельных аккордов старых мелодий. Картины прошлого всплывали и опять исчезали, и Юрген снова сидел, бессмысленно вперив в пространство неподвижный взор. Надо думать, что он, по крайней мере, не страдал. Чёрные глаза утратили свой блеск, смотрели безжизненными, тусклыми.
«Бедный, слабоумный Юрген!» говорили про него.
Так вот до чего дожило дитя, которое мать носила под сердцем для жизни, столь богатой счастьем, что было бы «непростительной гордостью желать, не говоря уже — ожидать за пределами её другой!» Итак, все богатые способности души пошли прахом? Нужда, горе и бедствие были его уделом; он, как роскошная цветочная луковица, был выдернут из богатой почвы и брошен на песок — гнить! Разве не достойно было лучшей участи творение, созданное «по образу и подобию» самого Бога? Разве всё на свете лишь игра пустых случайностей? Нет! Милосердный Господь несомненно готовил ему в другой жизни награду за всё, что он выстрадал в этой. «Милосердие Божие превыше всех дел Его!» Эти слова псалмопевца с верою повторяла благочестивая жена купца, и сердечною молитвой её была молитва о скорейшем переселении Юргена в царство Божьей милости, где царит вечная жизнь.
Клару похоронили на кладбище, которое всё больше и больше заносило песком. Но Юрген, казалось, и не сознавал этого; это не входило в узкую сферу его мыслей; они ловили только обрывки прошлого. Каждое воскресенье сопровождал он семейство купца в церковь и сидел смирно, уставившись перед собою бессмысленным взором. Но однажды, слушая пение псалмов, он вздохнул, глаза его заблестели и остановились на том месте близ алтаря, где он год тому назад стоял на коленях рядом со своею умершею возлюбленною. Он назвал её имя, побледнел, как полотно, и заплакал.
Ему помогли выйти из церкви, и он сказал, что ему совсем хорошо. Он уже не помнил, что с ним случилось, не помнил ничего. Да, Господь тяжко испытывал его! Но может ли кто сомневаться в мудрости и милосердии Творца Нашего? Наше сердце, наш разум говорят нам о Его муд-
