Когда же будетъ конецъ всему этому? Онъ невиненъ, а его предали позору и бѣдствіямъ—вотъ его судьба! Да, тутъ онъ могъ поразмыслить о ней на досугѣ. За что она такъ преслѣдовала его?.. Все выяснится тамъ, въ будущей жизни, которая ждетъ насъ всѣхъ! Юргенъ выросъ съ этою вѣрою. То, чего не могъ уяснить себѣ отецъ, окруженный роскошною, залитою солнцемъ природою Испаніи, то свѣтило отраднымъ лучомъ сыну среди окружавшаго его мрака и холода. Юргенъ твердо уповалъ на милость Божію, а это упованіе никогда не бываетъ обмануто.
Весеннія бури опять давали себя знать. Грохотъ моря слышенъ былъ на много миль кругомъ, даже въ глубинѣ страны, но лишь послѣ того, какъ буря улеглась. Море грохотало, словно катились по твердому, взрытому грунту сотни тяжелыхъ телѣгъ. Юргенъ чутко прислушивался къ этому грохоту, который вносилъ въ его жизнь хоть какое-нибудь разнообразіе. Никакая старинная пѣсня не доходила такъ до его сердца, какъ музыка катящихся волнъ, голосъ бурнаго моря. Ахъ, море, дикое, вольное море! Ты, да вѣтеръ носите человѣка изъ страны въ страну, и всюду онъ носится вмѣстѣ съ домомъ своимъ, какъ улитка, всюду носитъ съ собою часть своей родины, клочокъ родной почвы!
Какъ прислушивался Юргенъ къ глухому ропоту волнъ, и какъ въ немъ самомъ волновались мысли и воспоминанія! „На волю! На волю!“ На волѣ—рай, блаженство, даже если на тебѣ башмаки безъ подошвъ и заплатанное грубое платье! Кровь вскипала въ немъ отъ гнѣва, и онъ ударялъ кулакомъ о стѣну.
Такъ проходили недѣли, мѣсяцы, прошелъ и цѣлый годъ. Вдругъ поймали вора Нильса, по прозванію „барышника“, и для Юргена настали лучшія времена: выяснилось, какъ несправедливо съ нимъ поступили.
Къ сѣверу отъ Рингкьёпинскаго залива была корчма; тамъ-то и встрѣтились вечеромъ, наканунѣ ухода Юргена изъ слободки, Нильсъ и Мортенъ. Выпили по стаканчику, выпили по другому, и Мортенъ не то что-бы опьянѣлъ, а такъ… разошелся больно, далъ волю языку,—разсказалъ, что купилъ домъ и собирается жениться. Нильсъ спросилъ, гдѣ онъ взялъ денегъ, и Мортенъ хвастливо ударилъ по карману:
— Тамъ, гдѣ имъ и слѣдуетъ быть!
Хвастовство стоило ему жизни. Онъ пошелъ домой, Нильсъ
Когда же будет конец всему этому? Он невинен, а его предали позору и бедствиям — вот его судьба! Да, тут он мог поразмыслить о ней на досуге. За что она так преследовала его?.. Всё выяснится там, в будущей жизни, которая ждёт нас всех! Юрген вырос с этою верою. То, чего не мог уяснить себе отец, окружённый роскошною, залитою солнцем природою Испании, то светило отрадным лучом сыну среди окружавшего его мрака и холода. Юрген твёрдо уповал на милость Божию, а это упование никогда не бывает обмануто.
Весенние бури опять давали себя знать. Грохот моря слышен был на много миль кругом, даже в глубине страны, но лишь после того, как буря улеглась. Море грохотало, словно катились по твёрдому, взрытому грунту сотни тяжёлых телег. Юрген чутко прислушивался к этому грохоту, который вносил в его жизнь хоть какое-нибудь разнообразие. Никакая старинная песня не доходила так до его сердца, как музыка катящихся волн, голос бурного моря. Ах, море, дикое, вольное море! Ты, да ветер носите человека из страны в страну, и всюду он носится вместе с домом своим, как улитка, всюду носит с собою часть своей родины, клочок родной почвы!
Как прислушивался Юрген к глухому ропоту волн, и как в нём самом волновались мысли и воспоминания! «На волю! На волю!» На воле — рай, блаженство, даже если на тебе башмаки без подошв и заплатанное грубое платье! Кровь вскипала в нём от гнева, и он ударял кулаком о стену.
Так проходили недели, месяцы, прошёл и целый год. Вдруг поймали вора Нильса, по прозванию «барышника», и для Юргена настали лучшие времена: выяснилось, как несправедливо с ним поступили.
К северу от Рингкьёпинского залива была корчма; там-то и встретились вечером, накануне ухода Юргена из слободки, Нильс и Мортен. Выпили по стаканчику, выпили по другому, и Мортен не то что бы опьянел, а так… разошёлся больно, дал волю языку, — рассказал, что купил дом и собирается жениться. Нильс спросил, где он взял денег, и Мортен хвастливо ударил по карману:
— Там, где им и следует быть!
Хвастовство стоило ему жизни. Он пошёл домой, Нильс
