маленькомъ вздохѣ, или что̀ можно вложить въ него! Молодой человѣкъ вложилъ въ этотъ вздохъ многое! Пара голубыхъ очей освѣтили ему въ этотъ вечеръ скрытыя сокровища, богаче всѣхъ сокровищъ Рима! И онъ оставилъ общество самъ не свой, онъ… весь принадлежалъ красавицѣ.
Съ тѣхъ поръ домъ вдовы, какъ видно, особенно полюбился господину Альфреду, скульптору; но видно было также, что онъ посѣщалъ его не ради самой мамаши,—хотя съ нею только и велъ бесѣду—а ради дочки. Звали ее Кала; то-есть, собственно говоря, ее звали Каренъ-Малена, а ужъ изъ этихъ двухъ именъ сдѣлали одно—Кала. Какъ она была хороша! „Только немножко вялая“—говорили про нее; она таки любила по утрамъ понѣжиться въ постели.
— Такъ ужъ она привыкла съ дѣтства!—говорила мамаша.—Она у меня балованное дитя, а такія легко утомляются. Правда, она любитъ полежать въ постели, зато какіе у нея ясные глазки!
И что за сила была въ этихъ ясныхъ, синихъ, какъ море, тихихъ и глубокихъ глазахъ! Нашъ скульпторъ и утонулъ въ ихъ глубинѣ. Онъ говорилъ, разсказывалъ, а матушка разспрашивала съ такою же живостью и развязностью, какъ и въ первый разъ. Ну, да и то сказать, послушать разсказы господина Альфреда было настоящимъ удовольствіемъ. Онъ разсказывалъ о Неаполѣ, о восхожденіяхъ на Везувій и показывалъ раскрашенныя картинки, на которыхъ были изображены различныя изверженія Везувія. Вдова ни о чемъ такомъ сроду не слыхивала, ничего такого ей и въ голову не приходило.
— Господи помилуй!—сказала она.—Вотъ такъ огнедышащія горы! А вреда отъ нихъ не бываетъ?
— Какъ же! Разъ погибли цѣлыхъ два города: Геркуланумъ и Помпея!
— Ахъ, несчастные люди! И вы сами все это видѣли?
— Нѣтъ, изверженій, что изображены на этихъ картинкахъ, я не видалъ, но вотъ, я покажу вамъ мой собственный набросокъ одного изверженія, которое было при мнѣ.
И онъ вынулъ карандашевый набросокъ, а мамаша, насмотрѣвшись на ярко-раскрашенныя картинки, удивленно воскликнула:
— Такъ при васъ огонь былъ бѣлый!
Уваженіе господина Альфреда къ мамашѣ пережило критическій моментъ, но присутствіе Калы скоро придало сказан-
маленьком вздохе, или что можно вложить в него! Молодой человек вложил в этот вздох многое! Пара голубых очей осветили ему в этот вечер скрытые сокровища, богаче всех сокровищ Рима! И он оставил общество сам не свой, он… весь принадлежал красавице.
С тех пор дом вдовы, как видно, особенно полюбился господину Альфреду, скульптору; но видно было также, что он посещал его не ради самой мамаши, — хотя с нею только и вёл беседу — а ради дочки. Звали её Кала; то есть, собственно говоря, её звали Карен-Малена, а уж из этих двух имён сделали одно — Кала. Как она была хороша! «Только немножко вялая» — говорили про неё; она таки любила по утрам понежиться в постели.
— Так уж она привыкла с детства! — говорила мамаша. — Она у меня балованное дитя, а такие легко утомляются. Правда, она любит полежать в постели, зато какие у неё ясные глазки!
И что за сила была в этих ясных, синих, как море, тихих и глубоких глазах! Наш скульптор и утонул в их глубине. Он говорил, рассказывал, а матушка расспрашивала с такою же живостью и развязностью, как и в первый раз. Ну, да и то сказать, послушать рассказы господина Альфреда было настоящим удовольствием. Он рассказывал о Неаполе, о восхождениях на Везувий и показывал раскрашенные картинки, на которых были изображены различные извержения Везувия. Вдова ни о чём таком сроду не слыхивала, ничего такого ей и в голову не приходило.
— Господи помилуй! — сказала она. — Вот так огнедышащие горы! А вреда от них не бывает?
— Как же! Раз погибли целых два города: Геркуланум и Помпея!
— Ах, несчастные люди! И вы сами всё это видели?
— Нет, извержений, что изображены на этих картинках, я не видал, но вот, я покажу вам мой собственный набросок одного извержения, которое было при мне.
И он вынул карандашевый набросок, а мамаша, насмотревшись на ярко-раскрашенные картинки, удивленно воскликнула:
— Так при вас огонь был белый!
Уважение господина Альфреда к мамаше пережило критический момент, но присутствие Калы скоро придало сказан-
