новую шляпу, купленную еще въ Кьёге; она очень шла къ нему; до сихъ же поръ онъ ходилъ всегда въ фуражкѣ. Вотъ Кнудъ отыскалъ домъ и поднялся вверхъ по лѣстницѣ. Сколько тутъ было ступенекъ! Просто голова кружилась при одной мысли о томъ, что люди могутъ жить такъ, почти-что на головахъ другъ у друга.
Зато въ самомъ помѣщеніи было уютно, и отецъ Іоганны встрѣтилъ Кнуда очень ласково. Для хозяйки дома Кнудъ былъ совершенно постороннимъ человѣкомъ, но и она подала ему руку и угостила чашкой кофе.
— Вотъ Іоганна-то обрадуется тебѣ!—сказалъ отецъ.—Ишь ты какимъ молодцомъ сталъ! Ну, сейчасъ увидишь ее! Да, вотъ такъ дѣвушка! Она насъ такъ радуетъ и, Богъ дастъ, порадуетъ еще больше! У нея своя комната, она платитъ намъ за нее!
И папаша очень вѣжливо, словно чужой, постучался въ дверь дочки. Они вошли. Батюшки! какая прелесть! Такой комнаты не нашлось бы во всемъ Кьёге! У самой королевы врядъ-ли могло быть лучше! Тутъ былъ и коверъ, и длинныя занавѣси до самаго пола, бархатный стулъ, цвѣты, картины и большое зеркало, въ которое можно было съ разбѣга ткнуться лбомъ, принявъ его за дверь. Все это сразу бросилось въ глаза Кнуду, но видѣлъ онъ все-таки одну Іоганну. Она стала совсѣмъ взрослою дѣвушкой, но вовсе не такою, какою воображалъ ее себѣ онъ,—куда лучше! Во всемъ Кьёге не сыскать было такой дѣвушки. Какая она была нарядная, изящная! Но какъ странно взглянула она на Кнуда—точно на чужого. Зато въ слѣдующую же минуту она такъ и бросилась къ нему, словно хотѣла расцѣловать. Поцѣловать-то она не поцѣловала, но готова была. Да, очень она обрадовалась другу дѣтства! Слезы выступили у нея на глазахъ, а ужъ сколько вопросовъ она назадавала ему, и о здоровьѣ родителей его, и о бузинѣ, и объ ивѣ, которыхъ она звала, бывало, „матушкой“ и „батюшкой“, точно деревья были людьми. Впрочемъ, вѣдь, смотрѣли же Кнудъ съ Іоганной когда-то и на коврижки, какъ на людей. Іоганна вспомнила и о нихъ, о ихъ нѣмой любви, о томъ, какъ онѣ лежали рядомъ на прилавкѣ и какъ дѣвица треснула пополамъ. Тутъ Іоганна весело разсмѣялась, а Кнудъ весь вспыхнулъ, и сердце его такъ и застучало. Нѣтъ, она совсѣмъ не перемѣнилась, не заважничала! И онъ отлично замѣтилъ,
новую шляпу, купленную ещё в Кьёге; она очень шла к нему; до сих же пор он ходил всегда в фуражке. Вот Кнуд отыскал дом и поднялся вверх по лестнице. Сколько тут было ступенек! Просто голова кружилась при одной мысли о том, что люди могут жить так, почти что на головах друг у друга.
Зато в самом помещении было уютно, и отец Иоганны встретил Кнуда очень ласково. Для хозяйки дома Кнуд был совершенно посторонним человеком, но и она подала ему руку и угостила чашкой кофе.
— Вот Иоганна-то обрадуется тебе! — сказал отец. — Ишь ты каким молодцом стал! Ну, сейчас увидишь её! Да, вот так девушка! Она нас так радует и, Бог даст, порадует ещё больше! У неё своя комната, она платит нам за неё!
И папаша очень вежливо, словно чужой, постучался в дверь дочки. Они вошли. Батюшки! какая прелесть! Такой комнаты не нашлось бы во всём Кьёге! У самой королевы вряд ли могло быть лучше! Тут был и ковёр, и длинные занавеси до самого пола, бархатный стул, цветы, картины и большое зеркало, в которое можно было с разбега ткнуться лбом, приняв его за дверь. Всё это сразу бросилось в глаза Кнуду, но видел он всё-таки одну Иоганну. Она стала совсем взрослою девушкой, но вовсе не такою, какою воображал её себе он, — куда лучше! Во всём Кьёге не сыскать было такой девушки. Какая она была нарядная, изящная! Но как странно взглянула она на Кнуда — точно на чужого. Зато в следующую же минуту она так и бросилась к нему, словно хотела расцеловать. Поцеловать-то она не поцеловала, но готова была. Да, очень она обрадовалась другу детства! Слёзы выступили у неё на глазах, а уж сколько вопросов она назадавала ему, и о здоровье родителей его, и о бузине, и об иве, которых она звала, бывало, «матушкой» и «батюшкой», точно деревья были людьми. Впрочем, ведь, смотрели же Кнуд с Иоганной когда-то и на коврижки, как на людей. Иоганна вспомнила и о них, о их немой любви, о том, как они лежали рядом на прилавке и как девица треснула пополам. Тут Иоганна весело рассмеялась, а Кнуд весь вспыхнул, и сердце его так и застучало. Нет, она совсем не переменилась, не заважничала! И он отлично заметил,
