затѣмъ вновь воцарилась тьма, и прокатился глухой раскатъ грома. Вода хлынула съ неба потоками. Тьма и свѣтъ, тишина и громовые раскаты смѣняли другъ друга. По молодому тростнику, съ коричневыми султанами на головкахъ, такъ и ходили отъ вѣтра волны за волнами; вѣтви деревьевъ совсѣмъ скрывались за частою дождевою сѣткою; свѣтъ и тьма, тишина и громовые удары чередовались ежеминутно. Трава и колосья лежали пластомъ; казалось, они уже никогда не въ силахъ будутъ подняться. Но вотъ ливень перешелъ въ крупныя, рѣдкія капли, выглянуло солнышко, и на былинкахъ и листьяхъ засверкали крупные перлы;[1] запѣли птички, заплескались въ водѣ рыбки, заплясали комары. На камнѣ, что высовывался у самаго берега изъ соленой морской пѣны, сидѣло и грѣлось на солнышкѣ Лѣто, могучій, крѣпкій, мускулистый мужъ. Съ кудрей его стекали цѣлые потоки воды, и онъ смотрѣлъ такимъ освѣженнымъ, словно помолодѣвшимъ послѣ холоднаго купанья. Помолодѣла, освѣжилась и вся природа, растительность развернулась съ небывалою пышностью, силой и красотой! Стояло лѣто, теплое, благодатное лѣто!
Отъ густо взошедшаго на полѣ клевера струился сладкій живительный ароматъ. Надъ кругомъ изъ камней, посреди котораго лежалъ древній жертвенный камень, носились съ жужжаніемъ пчелы. Жертвенный камень, омытый дождемъ, ярко блестѣлъ на солнцѣ; цѣпкіе побѣги ежевики одѣли его густою бахрамой. Къ нему подлетѣла царица пчелъ съ своимъ роемъ; онѣ возложили на жертвенникъ плоды отъ трудовъ своихъ—воскъ и медъ. Никто не видалъ жертвоприношенія, кромѣ самого Лѣта и его полной жизненныхъ силъ подруги; для нихъ-то и были уготованы жертвенные дары природы.
Вечернее небо сіяло золотомъ; никакой церковный куполъ не могъ сравниться съ нимъ; отъ самой вечерней и вплоть до утренней зари сіялъ мѣсяцъ. На дворѣ стояло лѣто.
И дни шли за днями, недѣли за недѣлями. На поляхъ засверкали блестящія косы и серпы, вѣтви яблонь согнулись подъ тяжестью красныхъ и золотистыхъ плодовъ. Душистый хмѣль висѣлъ крупными кистями. Въ тѣни орѣшника, осыпаннаго орѣхами, сидѣвшими въ зеленыхъ гнѣздышкахъ, отдыхали мужъ съ женою—Лѣто съ своею серьезною, задумчивою подругою.
— Что за роскошь!—сказала она.—Что за благодать,
затем вновь воцарилась тьма, и прокатился глухой раскат грома. Вода хлынула с неба потоками. Тьма и свет, тишина и громовые раскаты сменяли друг друга. По молодому тростнику, с коричневыми султанами на головках, так и ходили от ветра волны за волнами; ветви деревьев совсем скрывались за частою дождевою сеткою; свет и тьма, тишина и громовые удары чередовались ежеминутно. Трава и колосья лежали пластом; казалось, они уже никогда не в силах будут подняться. Но вот ливень перешёл в крупные, редкие капли, выглянуло солнышко, и на былинках и листьях засверкали крупные перлы;[1] запели птички, заплескались в воде рыбки, заплясали комары. На камне, что высовывался у самого берега из солёной морской пены, сидело и грелось на солнышке Лето, могучий, крепкий, мускулистый муж. С кудрей его стекали целые потоки воды, и он смотрел таким освежённым, словно помолодевшим после холодного купанья. Помолодела, освежилась и вся природа, растительность развернулась с небывалою пышностью, силой и красотой! Стояло лето, тёплое, благодатное лето!
От густо взошедшего на поле клевера струился сладкий живительный аромат. Над кругом из камней, посреди которого лежал древний жертвенный камень, носились с жужжанием пчёлы. Жертвенный камень, омытый дождём, ярко блестел на солнце; цепкие побеги ежевики одели его густою бахромой. К нему подлетела царица пчёл со своим роем; они возложили на жертвенник плоды от трудов своих — воск и мёд. Никто не видал жертвоприношения, кроме самого Лета и его полной жизненных сил подруги; для них-то и были уготованы жертвенные дары природы.
Вечернее небо сияло золотом; никакой церковный купол не мог сравниться с ним; от самой вечерней и вплоть до утренней зари сиял месяц. На дворе стояло лето.
И дни шли за днями, недели за неделями. На полях засверкали блестящие косы и серпы, ветви яблонь согнулись под тяжестью красных и золотистых плодов. Душистый хмель висел крупными кистями. В тени орешника, осыпанного орехами, сидевшими в зелёных гнёздышках, отдыхали муж с женою — Лето с своею серьёзною, задумчивою подругою.
— Что за роскошь! — сказала она. — Что за благодать,
