Въ рѣкѣ росло множество кувшинокъ; ихъ широкіе зеленые листья плавали по поверхности воды. Самый большой листъ былъ всего дальше отъ берега; къ этому-то листу подплыла жаба и поставила туда орѣховую скорлупку съ дѣвочкой.
Бѣдная крошка проснулась рано утромъ, увидала, куда она попала, и горько заплакала: со всѣхъ сторонъ была вода, и ей никакъ нельзя было перебраться на сушу!
А старая жаба сидѣла внизу, въ тинѣ, и убирала свое жилье тростникомъ и желтыми кувшинками,—надо же было пріукрасить все для молодой невѣстки! Потомъ она поплыла со своимъ безобразнымъ сынкомъ къ листу, гдѣ сидѣла Лизокъ съ вершокъ, чтобы взять, прежде всего, ея хорошенькую кроватку и поставить ее въ спальнѣ невѣсты. Старая жаба очень низко присѣла въ водѣ передъ дѣвочкой и сказала:
— Вотъ мой сынокъ, твой будущій мужъ! Вы славно заживете съ нимъ у насъ, въ тинѣ.
— Коаксъ, коаксъ, брекке-ке-кексъ!—только и могъ сказать сынокъ.
Они взяли хорошенькую кроватку и уплыли съ ней, а дѣвочка осталась одна-одинешенька на зеленомъ листѣ и горько, горько плакала,—ей вовсе не хотѣлось жить у гадкой жабы и выйти замужъ за ея противнаго сына. Маленькія рыбки, которыя плавали подъ водой, вѣрно, видѣли жабу съ сынкомъ и слышали, что она говорила, потому что всѣ повысунули изъ воды головки, чтобы поглядѣть на крошку-невѣсту. А какъ онѣ увидали ее, имъ стало ужасно жалко, что такой миленькой дѣвочкѣ приходится идти жить къ старой жабѣ, въ тину. Не бывать-же этому! Рыбки столпились внизу, у корня стебля, на которомъ держался листъ, и живо перегрызли его своими зубками; листокъ съ дѣвочкой поплылъ по теченію, дальше, дальше… Теперь жабѣ ужъ ни за что было не догнать крошку!
Лизокъ съ вершокъ плыла мимо разныхъ мѣстечекъ, и маленькія птички, которыя сидѣли въ кустахъ, увидавъ ее, пѣли:
„Какая хорошенькая дѣвочка!“
А листокъ все плылъ, да плылъ, и вотъ Лизокъ съ вершокъ отправилась за-границу.
Красивый бѣлый мотылекъ все время порхалъ вокругъ нея и, наконецъ, усѣлся на самый листокъ,—ужъ очень ему понравилась Лизокъ съ вершокъ! А она такъ радовалась: гадкая
В реке росло множество кувшинок; их широкие зелёные листья плавали по поверхности воды. Самый большой лист был всего дальше от берега; к этому-то листу подплыла жаба и поставила туда ореховую скорлупку с девочкой.
Бедная крошка проснулась рано утром, увидала, куда она попала, и горько заплакала: со всех сторон была вода, и ей никак нельзя было перебраться на сушу!
А старая жаба сидела внизу, в тине, и убирала своё жильё тростником и жёлтыми кувшинками, — надо же было приукрасить всё для молодой невестки! Потом она поплыла со своим безобразным сынком к листу, где сидела Лизок с вершок, чтобы взять, прежде всего, её хорошенькую кроватку и поставить её в спальне невесты. Старая жаба очень низко присела в воде перед девочкой и сказала:
— Вот мой сынок, твой будущий муж! Вы славно заживёте с ним у нас, в тине.
— Коакс, коакс, брекке-ке-кекс! — только и мог сказать сынок.
Они взяли хорошенькую кроватку и уплыли с ней, а девочка осталась одна-одинёшенька на зелёном листе и горько, горько плакала, — ей вовсе не хотелось жить у гадкой жабы и выйти замуж за её противного сына. Маленькие рыбки, которые плавали под водой, верно, видели жабу с сынком и слышали, что она говорила, потому что все повысунули из воды головки, чтобы поглядеть на крошку-невесту. А как они увидали её, им стало ужасно жалко, что такой миленькой девочке приходится идти жить к старой жабе, в тину. Не бывать же этому! Рыбки столпились внизу, у корня стебля, на котором держался лист, и живо перегрызли его своими зубками; листок с девочкой поплыл по течению, дальше, дальше… Теперь жабе уж ни за что было не догнать крошку!
Лизок с вершок плыла мимо разных местечек, и маленькие птички, которые сидели в кустах, увидав её, пели:
«Какая хорошенькая девочка!»
А листок всё плыл, да плыл, и вот Лизок с вершок отправилась заграницу.
Красивый белый мотылёк всё время порхал вокруг неё и, наконец, уселся на самый листок, — уж очень ему понравилась Лизок с вершок! А она так радовалась: гадкая
