вывало сіяніе, лившееся отъ изображеній Мадонны, Іисуса и Іоанна. Святые перестали быть картинами, это были уже сами святые!
Что за красота, что за блескъ царили въ этихъ залахъ! Бронзовый кабанъ обошелъ ихъ шагъ за шагомъ, и мальчикъ увидѣлъ все. Одно зрѣлище вытѣснялось изъ памяти другимъ, но одна картина оставила въ его душѣ неизгладимый слѣдъ, главнымъ образомъ благодаря изображеннымъ на ней радостнымъ, счастливымъ дѣтямъ; мальчикъ уже разъ видѣлъ ихъ днемъ.
Многіе прошли бы, пожалуй, мимо этой картины, а между тѣмъ это истинное сокровище поэзіи. На ней изображенъ Христосъ, сходящій въ преисподнюю, но вокругъ Него толпятся не измученные грѣшники, а язычники. Рисовалъ картину флорентинецъ Анджіоло Бронзино. Лучше всего въ ней—выраженіе на лицахъ дѣтей твердой увѣренности въ томъ, что они взойдутъ на небо. Двое малютокъ уже обнимаются другъ съ другомъ; одинъ, стоящій повыше, протягиваетъ руки стоящему пониже, указывая при этомъ пальцемъ на самого себя, какъ бы говоря: „Я иду на небо!“ На лицахъ же взрослыхъ написаны робкая, неувѣренная надежда и смиренная мольба.
На эту картину мальчикъ смотрѣлъ дольше всего; бронзовый кабанъ стоялъ смирно, и вдругъ послышался тихій вздохъ; откуда онъ вырвался? Изъ картины или изъ груди животнаго? Мальчикъ протянулъ руку къ улыбающимся дѣтямъ, но кабанъ помчался обратно въ аванзалу.
— Спасибо тебѣ, милый, славный кабанчикъ!—сказалъ мальчуганъ и погладилъ животное, которое—тукъ, тукъ!—сбѣгало внизъ по лѣстницѣ.
— Спасибо и тебѣ!—сказалъ кабанъ.—Я помогъ тебѣ, а ты помогъ мнѣ: я могу двигаться лишь, когда на мнѣ сидитъ невинный ребенокъ. Тогда я могу даже проходить подъ лучами лампады, горящей передъ образомъ Мадонны. Всюду могу я входить съ тобой, только не въ церковь! Но смотрѣть туда въ открытыя двери мнѣ не воспрещено! Не слѣзай же съ меня! Если ты слѣзешь, я стану такимъ же мертвымъ, неподвижнымъ, какимъ ты видѣлъ меня днемъ въ переулкѣ Порта-Росса.
— Я не покину тебя, милый кабанъ!—сказалъ мальчикъ, и они вихремъ помчались по улицамъ на площадь, къ церкви Санта-Кроче.
вывало сияние, лившееся от изображений Мадонны, Иисуса и Иоанна. Святые перестали быть картинами, это были уже сами святые!
Что за красота, что за блеск царили в этих залах! Бронзовый кабан обошёл их шаг за шагом, и мальчик увидел всё. Одно зрелище вытеснялось из памяти другим, но одна картина оставила в его душе неизгладимый след, главным образом благодаря изображённым на ней радостным, счастливым детям; мальчик уже раз видел их днём.
Многие прошли бы, пожалуй, мимо этой картины, а между тем это истинное сокровище поэзии. На ней изображён Христос, сходящий в преисподнюю, но вокруг Него толпятся не измученные грешники, а язычники. Рисовал картину флорентинец Анджиоло Бронзино. Лучше всего в ней — выражение на лицах детей твёрдой уверенности в том, что они взойдут на небо. Двое малюток уже обнимаются друг с другом; один, стоящий повыше, протягивает руки стоящему пониже, указывая при этом пальцем на самого себя, как бы говоря: «Я иду на небо!» На лицах же взрослых написаны робкая, неуверенная надежда и смиренная мольба.
На эту картину мальчик смотрел дольше всего; бронзовый кабан стоял смирно, и вдруг послышался тихий вздох; откуда он вырвался? Из картины или из груди животного? Мальчик протянул руку к улыбающимся детям, но кабан помчался обратно в аванзалу.
— Спасибо тебе, милый, славный кабанчик! — сказал мальчуган и погладил животное, которое — тук, тук! — сбега́ло вниз по лестнице.
— Спасибо и тебе! — сказал кабан. — Я помог тебе, а ты помог мне: я могу двигаться лишь, когда на мне сидит невинный ребёнок. Тогда я могу даже проходить под лучами лампады, горящей перед образом Мадонны. Всюду могу я входить с тобой, только не в церковь! Но смотреть туда в открытые двери мне не воспрещено! Не слезай же с меня! Если ты слезешь, я стану таким же мёртвым, неподвижным, каким ты видел меня днём в переулке Порта-Росса.
— Я не покину тебя, милый кабан! — сказал мальчик, и они вихрем помчались по улицам на площадь, к церкви Санта-Кроче.
