Когда онъ былъ еще ребенкомъ и только что принимался за азбуку, бабушка разсказывала ему, что каждый цвѣтокъ въ Райскомъ саду—сладкое пирожное, а тычинки налиты тончайшимъ виномъ; въ однихъ цвѣтахъ лежитъ исторія, въ другихъ—географія или таблица умноженія; стоило съѣсть такой цвѣтокъ-пирожное—и урокъ выучивался самъ собой. Чѣмъ больше, значитъ, кто-нибудь ѣлъ пирожныхъ, тѣмъ больше узнавалъ изъ исторіи, географіи и ариѳметики!
Въ то время принцъ еще вѣрилъ всѣмъ такимъ разсказамъ, но по мѣрѣ того, какъ подросталъ, учился и дѣлался умнѣе, сталъ понимать, что въ Райскомъ саду должны быть какія-нибудь другія прелести.
— Ахъ, зачѣмъ Ева послушалась змія! Зачѣмъ Адамъ вкусилъ запрещеннаго плода! Будь на ихъ мѣстѣ я, никогда бы этого не случилось, никогда бы грѣхъ не проникъ въ міръ!
Такъ говорилъ онъ не разъ и повторялъ то же самое теперь, когда ему было уже семнадцать лѣтъ; Райскій садъ наполнялъ всѣ его мысли.
Разъ пошелъ онъ въ лѣсъ одинъ-одинешенекъ,—онъ очень любилъ гулять одинъ; дѣло было къ вечеру; набѣжали облака и полилъ такой дождь, точно небо было одною сплошною плотиной, которую вдругъ прорвало и изъ которой заразъ хлынула вся вода; настала такая тьма, какая бываетъ развѣ только ночью на днѣ самаго глубокаго колодца. Принцъ то скользилъ по мокрой травѣ, то спотыкался о голые камни, торчавшіе изъ скалистой почвы; вода лила съ него ручьями; на немъ не оставалось сухой нитки. То и дѣло приходилось ему перебираться черезъ огромныя каменныя глыбы, обросшія мхомъ, изъ котораго сочилась вода. Онъ уже готовъ былъ упасть отъ усталости, какъ вдругъ услыхалъ какой-то странный свистъ и увидѣлъ передъ собой большую освѣщенную пещеру. Посреди пещеры былъ разведенъ огонь, надъ которымъ можно было бы изжарить цѣлаго оленя; да такъ оно и было: на вертелѣ, укрѣпленномъ между двумя срубленными соснами, жарился чудный олень съ большими вѣтвистыми рогами. У костра сидѣла пожилая женщина, такая сильная и высокая, словно это былъ переодѣтый мущина, и подбрасывала въ огонь одно полѣно за другимъ.
— Ну, подходи!—сказала она.—Присядь къ огню, да обсушись!
Когда он был ещё ребёнком и только что принимался за азбуку, бабушка рассказывала ему, что каждый цветок в Райском саду — сладкое пирожное, а тычинки налиты тончайшим вином; в одних цветах лежит история, в других — география или таблица умножения; стоило съесть такой цветок-пирожное — и урок выучивался сам собой. Чем больше, значит, кто-нибудь ел пирожных, тем больше узнавал из истории, географии и арифметики!
В то время принц ещё верил всем таким рассказам, но по мере того, как подрастал, учился и делался умнее, стал понимать, что в Райском саду должны быть какие-нибудь другие прелести.
— Ах, зачем Ева послушалась змия! Зачем Адам вкусил запрещённого плода! Будь на их месте я, никогда бы этого не случилось, никогда бы грех не проник в мир!
Так говорил он не раз и повторял то же самое теперь, когда ему было уже семнадцать лет; Райский сад наполнял все его мысли.
Раз пошёл он в лес один-одинёшенек, — он очень любил гулять один; дело было к вечеру; набежали облака и полил такой дождь, точно небо было одною сплошною плотиной, которую вдруг прорвало и из которой зараз хлынула вся вода; настала такая тьма, какая бывает разве только ночью на дне самого глубокого колодца. Принц то скользил по мокрой траве, то спотыкался о голые камни, торчавшие из скалистой почвы; вода лила с него ручьями; на нём не оставалось сухой нитки. То и дело приходилось ему перебираться через огромные каменные глыбы, обросшие мхом, из которого сочилась вода. Он уже готов был упасть от усталости, как вдруг услыхал какой-то странный свист и увидел перед собой большую освещённую пещеру. Посреди пещеры был разведён огонь, над которым можно было бы изжарить целого оленя; да так оно и было: на вертеле, укреплённом между двумя срубленными соснами, жарился чудный олень с большими ветвистыми рогами. У костра сидела пожилая женщина, такая сильная и высокая, словно это был переодетый мужчина, и подбрасывала в огонь одно полено за другим.
— Ну, подходи! — сказала она. — Присядь к огню, да обсушись!
