точно какой-то Далай-Лама, ничтожное „я“ данной особы и благоговѣйно созерцало свое собственное величіе.
Затѣмъ ему показалось, что онъ перешелъ въ узкій игольникъ, полный острыхъ иголокъ. Онъ подумалъ было, что попалъ въ сердце какой-нибудь старой дѣвы, но ошибся,—это было сердце молодого военнаго, украшеннаго орденами и слывшаго за „человѣка съ умомъ и сердцемъ“.
Совсѣмъ ошеломленный очутился, наконецъ, несчастный студентъ на своемъ мѣстѣ и долго-долго не могъ опомниться,—нѣтъ, положительно, фантазія его ужъ черезчуръ разыгралась!
„Господи, Боже мой!“—вздыхалъ онъ про себя.—„Я, кажется, въ самомъ дѣлѣ начинаю сходить съ ума. Да и что за непозволительная жара здѣсь! Кровь такъ и стучитъ въ виски!“—Тутъ ему вспомнилось вчерашнее его приключеніе.—„Да, да, вотъ оно, начало всего!“ думалъ онъ.—„Надо во время принять мѣры. Особенно помогаетъ въ такихъ случаяхъ русская баня. Ахъ, если бы я уже лежалъ на полкѣ!“
Въ ту же минуту онъ и лежалъ тамъ, но лежалъ одѣтый, въ сапогахъ и калошахъ; на лицо ему капала съ потолка горячая вода.
— Уфъ!—закричалъ онъ и побѣжалъ взять душъ.
Баньщикъ тоже громко закричалъ, увидавъ въ банѣ одѣтаго человѣка.
Студентъ, однако, не растерялся и шепнулъ ему:
— Это на пари!
Придя домой, онъ, однако, закатилъ себѣ двѣ шпанскихъ мушки, одну на шею, другую на спину, чтобы выгнать помѣшательство.
На утро вся спина у него была въ крови; вотъ и все, что принесли ему калоши счастья.
Ночной сторожъ, котораго мы, можетъ быть, еще не забыли, вспомнилъ, между тѣмъ, о найденныхъ и затѣмъ оставленныхъ имъ въ больницѣ калошахъ и явился за ними. Ни офицеръ, ни кто другой изъ обывателей той улицы, не призналъ, однако, ихъ за свои, и калоши снесли въ полицію.
— Точь-въ-точь мои!—сказалъ одинъ изъ господъ полицейскихъ письмоводителей, разсматривая находку и свои собствен-
точно какой-то Далай-Лама, ничтожное «я» данной особы и благоговейно созерцало своё собственное величие.
Затем ему показалось, что он перешёл в узкий игольник, полный острых иголок. Он подумал было, что попал в сердце какой-нибудь старой девы, но ошибся, — это было сердце молодого военного, украшенного орденами и слывшего за «человека с умом и сердцем».
Совсем ошеломлённый очутился, наконец, несчастный студент на своём месте и долго-долго не мог опомниться, — нет, положительно, фантазия его уж чересчур разыгралась!
«Господи, Боже мой!» — вздыхал он про себя. — «Я, кажется, в самом деле начинаю сходить с ума. Да и что за непозволительная жара здесь! Кровь так и стучит в виски!» — Тут ему вспомнилось вчерашнее его приключение. — «Да, да, вот оно, начало всего!» думал он. — «Надо вовремя принять меры. Особенно помогает в таких случаях русская баня. Ах, если бы я уже лежал на полке!»
В ту же минуту он и лежал там, но лежал одетый, в сапогах и калошах; на лицо ему капала с потолка горячая вода.
— Уф! — закричал он и побежал взять душ.
Банщик тоже громко закричал, увидав в бане одетого человека.
Студент, однако, не растерялся и шепнул ему:
— Это на пари!
Придя домой, он, однако, закатил себе две шпанских мушки, одну на шею, другую на спину, чтобы выгнать помешательство.
Наутро вся спина у него была в крови; вот и всё, что принесли ему калоши счастья.
Ночной сторож, которого мы, может быть, ещё не забыли, вспомнил, между тем, о найденных и затем оставленных им в больнице калошах и явился за ними. Ни офицер, ни кто другой из обывателей той улицы, не признал, однако, их за свои, и калоши снесли в полицию.
— Точь-в-точь мои! — сказал один из господ полицейских письмоводителей, рассматривая находку и свои собствен-