старика с сверкающими глазами, величественность его бороды и волос стали казаться девочке смешением сверх’ественного с действительностью. Сострой теперь Эгль гримасу или закричи что-нибудь, — девочка помчалась бы прочь, заплакав и изнемогая от страха. Но Эгль, заметив, как широко раскрылись ее глаза, сделал крутой вольт.
— Тебе нечего бояться меня, — серьезно сказал он. — Напротив, мне хочется поговорить с тобой по душе. — Тут только он уяснил себе, что в лице девочки — было так пристально отмечено его впечатлением. „Невольное ожидание прекрасного, — блаженной судьбы“, — решил он. — Ах, почему я не родился писателем? Какой славный сюжет. Ну-ка, — продолжал Эгль, стараясь закруглить оригинальное положение (склонность к мифотворчеству — следствие всегдашней работы — было сильнее, чем опасение бросить на неизвестную почву семена крупной мечты), — ну-ка, Ассоль, слушай меня внимательно. Я был в той деревне, откуда ты, должно быть, идешь; словом, в Каперне. Я люблю сказки и песни и просидел я в деревне той целый день, стараясь услышать что-нибудь
